«Наш острый взгляд пронзает каждый атом,
Наш каждый нерв решимостью одет…»

Из «Песни авиаторов»

Фарит Абзалов – врач-перфузиолог отделения сосудистой хирургии МКДЦ. В России врачей этой специализации насчитывается около двух сотен. Всего лишь. Они ответственны за то, чтобы во время операции на сердце, когда требуется его остановка, в организме продолжался правильный процесс кровообращения. Только искусственно – через аппарат.

Фарит Гимазутдинович служит медицине 45 лет. И он первым в Татарстане профессионально занялся технологией искусственного кровообращения (ИК) в кардиохирургии. В конце 1970-х начал фактически с нуля, с коллегами развивал и совершенствовал это процесс. Ведь возможность на время операции остановить сердце и заменить его работу аппаратом ИК без ущерба для организма означало возможность качественно устранить еще больше патологий. Спасти еще больше людей. С тех пор Фарит Абзалов заменяет работу сердца оперируемых пациентов собой, своими высокими компетенциями и внимательностью.

В большом интервью, приуроченном к 70-летнему юбилею, который врач отметил в марте, Фарит Гимазутдинович рассказал о том, как татарстанские хирурги одни из первых в стране начали развивать кардиохирургию с ИК и личном становлении в медицине. А еще о том, почему контроль аппарата искусственного кровообращения во время операции похож на пилотирование самолета.

Начало пути

- Фарит Гимазутдинович, когда и как Вы поняли, что быть врачом – это Ваш путь?

- Я с детства наблюдал за работой медицинских работников. Эту стезю выбрали родственники: одна тетя была педиатром, другая – медицинской сестрой. Был период, когда болел отец. Из-за приступов астмы ему по несколько раз в день вызывали скорую. Я сам в больнице лежал. Смотрел, как работают врачи, как спасают людей. В 9 классе посмотрел фильм «Не горюй» о врачах, с Вахтангом Кикабидзе в главной роли (фильм 1969 года, режиссер Георгий Данелия – примеч. ред). Фильм такой мудрый. Уже тогда он мне очень понравился.

В мединституте училась и сестра друга, с которым мы в школе сидели за одной партой. Приходили к ней на занятия, смотрели, как она учится и как студенты занимаются с лягушками. Мне тогда так понравилась эта атмосфера! Только я боялся «анатомичку» со всеми ее особенностями. Впрочем, как и многие. Но решил поступать. На лечебный факультет.

- Как преодолевали страх перед занятиями в «анатомичке»?

- Нас, видимо, готовили к работе со всеми материалами постепенно. Сначала мы изучали просто кости. Это вполне терпимо (улыбается). Чтобы кости годились как учебный материал, их обрабатывали парафином. Поэтому они были беленькие, словно пластмассовые. Под расписку разрешали брать их на дом – сиди хоть круглосуточно и изучай, куда, где и к чему крепится. Иногда мы ходили с портфелем, полным костей. Бывало, зайдешь в университетскую столовую, откроешь случайно портфель среди остальных студентов, а они пугаются, ругаются на нас. Мы в ответ лишь посмеивались. А они жаловались тогда ректору Ханифу Сабировичу Хамитову: «Там опять в столовую с костями пришли!». А он нам по-отечески говорил: «Ребята, уж не открывайте портфели, если кости там… Но на самом деле я очень радуюсь, что вы кости берете с собой на дом, изучаете. Значит, интересно».

Не все в студенчестве выдерживают занятия в «анатомичке». Силу воли надо иметь, чтобы преодолеть страх, подавить неприятные ощущения, которые в общем-то естественны… Со временем мы, конечно, освоились настолько, что, работая с телом как с материалом, умудрялись параллельно поглощать пирожки и конфеты (смеётся).

Кардиохирургия с искусственным кровообращением в Татарстане: становление

- Когда Вы узнали, что есть перфузиология, и решили заняться именно этим направлением?

- В 1977 году я закончил интернатуру, которую прошел в 6-й больнице. Работал в отделении хирургии и познакомился с профессором Николаем Петровичем Медведевым. Мы все из общей хирургии. Кардиохирургии как отдельной специальности не было. Тем более не было перфузиологов. В то время многие операции выполнялись на бьющемся сердце. В некоторых случаях путем охлаждения больного до 29-30 градусовС удавалось остановить сердце на 5-6 минут, но это очень незначительное время для того, чтобы успеть все. Летальность была высокая.

Без возможности остановить сердце во время операции сложно и почти невозможно было помочь детям. Малыши с врожденными пороками сердца (ВПС) умирали в возрасте до года. 80% доживали до 5 лет.

Быстро и интенсивно развивать в республике технологию искусственного кровообращения было просто необходимо. И уже было понятно, что для этого нужен отдельный специалист. Тогда меня сначала научили всему, что коллектив на тот момент знал сам. Затем я поехал в Москву, изучать опыт специалистов Центрального института им. Бакулева. На тот момент там уже широко оперировали с использованием искусственного кровообращения и устраняли тяжелые пороки сердца – то, что мы еще не могли делать.

В больницу закупили американский аппарат – на тот момент очень современный и очень дорогой. Считался чудо-аппаратом. И я начал с ним работать.

Мы смогли. Постепенно увеличивали количество операций с искусственным кровообращением. Каждая операция как полуновое, полунеизвестное состояние… Начали успешно устранять пороки. Выживаемость всех пациентов увеличилась.

Оперировали и взрослых, и детей. В 6-й больнице была детская палата на 15 человек. Детей оперировали в основном по поводу ВПС; у взрослых – клапаны сердца. В конце 1980-х появились и долгожданные одноразовые системы для аппарата – до этого мы после каждой операции разбирали, тщательно мыли и стерилизовали оксигенаторы, собирали обратно. С каждым годом результаты операций радовали все больше. В 1990-х процент потерь пациентов был уже совсем небольшой.

- Когда произошел качественный скачок?

- В 1995 году к нам приехали кардиохирурги из Медицинского центра Стэнфорда (США). Это передовой кардиохирургический центр мирового значения. Они привезли оборудования на два полных КАМАЗа. Чего там только не было! Трансформаторы, наркозные аппараты, УЗИ-аппараты… Американские врачи отнеслись с большим уважением к нам и нашей наработанной на тот момент практике. Показали свои техники выполнения операций, укрепили нашу базу и навыки. И мы вышли на гораздо более высокий уровень.

До переезда в МКДЦ делали 200-250 операций в год. МКДЦ, с открытием хирургического блока в 2006-м, дал нам невероятный инструментарий и возможности. Через год после открытия мы вышли на годовой объем в 1 100 операций!

Тогда перфузиологами в МКДЦ пришли мы с Раилем Хамзиным (врач-перфузиолог отделения кардиохирургии – примеч. ред.). Дел на старте работы кардиохирургической службы было невпроворот! Надо было осваивать новую аппаратуру. В 6-й больнице у нас был лишь один хороший аппарат, а тут – сразу четыре! Первые годы работали в две смены. В разных операционных делали 2 операции одновременно. Справлялись. Но надо было готовить молодые кадры для перфузиологии. В 2010 году в МКДЦ пришел Ильдар Рахимуллин (врач-перфузиолог отделения кардиохирургии – примеч. ред.) и заинтересовался этим направлением. Теперь один из лучших.

Осваивая новую технологию, молодые поколения думают, что так было всегда. Но мы помним, образно говоря, с какой сохи начинали, и как здорово было пересесть на комбайн.

Честность решает все

- Какими качествами, кроме очевидной внимательности, должен обладать врач-перфузиолог?

- Среди нас бытует мнение, что перфузиолог – это как пилот самолета. Мы наблюдаем за десятками параметров. Начало и конец операции – как взлёт и посадка. Отвлекаться нельзя. Ты работаешь вместо сердца и легких. Пилот может расслабиться только тогда, когда самолет приземлится. Вот и мы, перфузиологи, успокаиваемся только тогда, когда аппарат уже отключен, и сердце пациента снова бьётся самостоятельно. Это самый счастливый момент для нас.

Бывает, операции идут нестандартно. Чем отличается хороший врач от обычного? Он может принять правильное решение в нестандартной ситуации. А при стандартной ситуации все нормальные решения принимают. 

- Что было нестандартного в Вашей практике?

- Раньше бывало, во время операции отключали электричество. Но допустить остановки аппарата перфузиолог не может! Мне приходилось крутить механизмы вручную, пока вновь не подключали электричество. А это очень трудозатратно, надо много сил и терпения – рука устает быстро, за 5-10 минут. Врач-анестезиолог Сергей Викторович в какой-то момент даже запечатлел на фото, как я кручу аппарат.

Сейчас на них есть предохранители и аккумуляторы, которые в такой нештатной ситуации включаются и начинают работать.

- Вы какие для себя профессиональные принципы определили за время своей работы? Чему учите новое поколение?

- Врач должен быть честным и принципиальным. Больные же чувствуют, как дети чувствуют, хороший врач или плохой, видят неискренность. Честное отношение к своему труду, к пациенту решает все.

- Что можете сказать о команде, в которой работаете?

- У нас коллектив молодой, я один ветеран, но за все годы работы никогда не чувствовал разницы ни в возрасте, ни в серьезности подхода к делу. Думал, что будут «отцы и дети», но нет. Молодежи есть куда расти, прогрессировать. Заведующие знают своих подопечных, двигают кадры вперед, если чувствуют, что кто-то может идти дальше, выше, может делать больше. Иногда думаю, сколько я еще смогу проработать? Ответ прост: пока здоровье позволяет и есть силы, буду на своем месте. Но время уходит, все думают, что время придет, а оно только уходит. Даже не уходит – летит! Однако опыт, который я накопил за свою жизнь, то, что я знаю, я всем отдал. И молодые кадры уже давно «переплюнули» своих учителей, стали лучшими в своем деле.

Беседовала Ксения Дробот

Фото: Владимир Нефедов