«Возрождение» невозможно без расширения СВОБОДЫ. Устойчиво прогрессировали те страны, которые повышали степень свободы. Изучение истории и политики привело Никколо Макиавелли, жившего как раз в период Ренессанса во Флоренции, к однозначному выводу: «Опыт доказал, что города никогда не смогли бы достичь верховенства и богатства, если бы они не были свободны». Эту мысль в 1784 году обобщил Иммануил Кант: «История мира есть не что иное, как прогресс осознания Свободы». Как в прошлом, так и сегодня расширение свободы остается магистральным путем человечества. Все разговоры об эффективности жесткой власти от лукавого.

Однако есть свобода, а есть бунт. Свобода вовсе не означает права на бунт. Но и сам бунт не бывает ради бунта. Любой протест – это ответная реакция на нарушение каких-то прав: этнических, религиозных, гражданских. Бунт не происходит, если нет чувства правоты. За бунтом всегда стоит огромное фактическое неравенство. «Бунтовщик противопоставляет все, что ценно для него, всему, что таковым не является. Не всякая ценность обусловливает бунт, но всякое бунтарское движение молчаливо предполагает некую ценность», – считает Альбер Камю. На первый взгляд, бунтарь – разрушитель, тем более что, в отличие от революции, бунт не строится на доктрине. Но бунтарь в своем порыве готов умереть, значит, он жертвует собой во имя блага, которое, по его мнению, значит больше его собственной судьбы. Ценности, которые отстаивает бунтарь, представляют коллективную ценность. «Мы бунтуем, следовательно, мы существуем», – в этой природе бунта содержится объяснение протестного поведения людей.
Есть порядок, а есть произвол. Вместе с углублением разделения труда в обществе растет потребность в иерархизации управления. Укрепление государства не обязательно означает ужесточение режима власти. Власть может быть крепкой и демократичной одновременно, более того, она должна стоять на страже свободы человека, ограждая от произвола. Свобода как закон становится нормой, когда превращается в традицию. Пока свобода не станет элементом культуры, нельзя ожидать «Возрождения».

В российской традиции со времен Ивана Грозного произвол стал элементом политической культуры. Как писал ногайский бей Ивану Грозному: «Похошь пожаловати – пожалуешь, а не похошь пожаловати – не пожалуешь». Петр I закрепил эту «культуру» произвола. По словам Василия Ключевского, «он не сумел очистить свою кровь от единственного крепкого направителя московской политики, от инстинкта произвола». Русский человек, в свою очередь, предпочитал жить по совести, но не по закону и при этом проклинал произвол. Он на произвол отвечал бунтом, который порой приобретал форму самого что ни на есть откровенного и дикого произвола.

Последующая российская история шла с переменным успехом. Вслед за некоторыми послаблениями наступал период реакции, затем опять бунт, а в советский период Сталин стал достойным продолжателем дела Ивана Грозного, Петра I и Петра Столыпина.

С другой стороны, идея свободы оказалась столь же противоречивой, как право власти на произвол, – она выразилась в уходе от жизни в географический простор, или в странничество, или же в утверждение своих прав с помощью террора народовольцами. А когда, наконец, свобода победила в годы революции, она вновь установила произвол. Свобода оказалась всего лишь правом на произвол, она не получила позитивного вектора самоутверждения. Логика права глубоко враждебна российской политической культуре.

Для татар стремление к свободе было естественным порывом ввиду явного неравенства прав народов. Борьба за этнические права совпадала с борьбой за гражданские права против сословной системы, без чего не может быть перехода к «Возрождению». Но это только часть самого движения к свободе, поскольку, как писал Кант, существенно осознание Свободы. Подобная задача всегда оставалась за Просвещением в Европе и просветителями в России. На татар, несмотря на языковую и религиозную изолированность, сильнейшее влияние оказало русское свободомыслие, прежде всего через русскую классическую литературу, которая переводилась в огромном количестве.

Мусульманское традиционное сознание исходило из покорности существующей власти. Оно было способно бороться против христианизации, но не могло преодолеть средневековые исламские догмы. Приведу маленький и немного скучный богословский сюжет. Конечно, мне тут же укажут на мое место: «Ты не имеешь права на богословские рассуждения, ибо не заканчивал арабское медресе!» У доктора Юсуфа аль-Карадави – идеолога партии «Братьев-мусульман», запрещенной в России, об этом написана целая книжка: «Современный иджтихад: от беспорядка к порядку». Она повествует о том, почему не должно быть свободомыслия, почему я не имею права писать так, как думаю.

Логика клерикалов проста. Вначале они настаивают на том, что по Конституции страны «религиозные объединения отделены от государства» (п.2 ст.14), при этом почему-то не цитируют п.1 ст. 14: «Российская Федерация – светское государство», затем начинают навязывать шариат, по которому признается даже рабство (кстати, когда боевики на Северном Кавказе держали в плену гражданских лиц, они поступали по шариату). Наконец, клерикалы утверждают, что «богословие – удел улемов», и начинают манипулировать нами, ссылаясь на Всевышнего. Они Аллаха делают ответственным за свои слова, приобретая таким образом АЛИБИ за свои дела.

«Возрождение» не существует без свободомыслия (иджтихада), а потому я, в соответствии со ст. 28, гарантирующей свободу совести и ст. 29 Конституции РФ, гласящей: «Каждому гарантируется свобода мысли и слова», – естественно, нарушая требования улемов, навлекая на себя очередное осуждение, изложу собственные мысли.

В Коране сказано: «Бойтесь Бога и повинуйтесь Мне» [26:126]. Слова «бойтесь» и «раб» (‘абд) встречаются почти в каждой суре. Но их буквальное понимание мало что объясняет. ‘Абд дословно переводится как раб. Но глагол имеет разные значения. ‘Ибадат – служение Аллаху, а потому ‘абд, скорее, означает «слуга» Аллаха, а не раб. «Концепция служения (khidmah) Богу, – пишет известный малазийский богослов Сейд Мухаммад Накыб аль-Аттас [комментаторы рекомендовали мне прочитать его труды], – подразумевает, что тот, кто предлагает свои услуги ‘свободен’, что он не вассал, а ‘сам себе господин’». В Коране есть следующий аят: «Кто покорен Богу, кто проводит ночь преклоненный ниц или стоя, кто боится будущей жизни и надеется получить милосердие Господа, будет ли тот сравнен с неверующим? Скажи: знающие и невежественные будут ли сравнены между собою? Пусть разумные люди подумают об этом. Скажи: о, верующие рабы, бойтесь Господа вашего» [39:9-10]. В этом аяте великий богослов Ибн Араби слово «бойтесь» толкует как охраняющий Бога. «Оберегающимся может быть также тот, кто формой своей охраняет Бога, поскольку оность Бога есть силы раба. Так именуемый рабом стал охраной именуемого Богом – сие для свидетельствующих, дабы различились знающий и незнающий». Расположение Господа к человеку не зависит от количества поклонов, ведь Он и без того наимилосерднейший. Понятие «раб божий» искажает дух Корана. Человек не труп в руках мойщиков трупов и не посох в железной руке господина. Сказано: «Я не жесток к рабам Моим» [50:29]. Не страх, а любовь к Всевышнему ведет человека к истине.

Пророк Мухаммед боролся с рабством, вместе с тем использовал словосочетание «раб Божий». В данном случае проявляется ирония языка – слова звучат одинаково, а смысл несут совершенно разный и даже несовместимый. Когда говорят: «Страшитесь Господа!» – это вовсе не означает, что трепещите перед ним, а имеет другой смысл – будьте благочестивыми, будьте добродетельными, старайтесь избегать дурного. Иначе говоря, под словом «бойтесь» надо понимать – следуйте, прислушайтесь, верьте в Господа. Главное не в страхе, а в следовании избранному пути. ‘Ибадат обнимает всю совокупность служения, а «на своей конечной, высшей стадии ‘ibadah приобретает значение знания – ma’rifah», – пишет Накыб аль-Аттас. Служение означает приобретение знаний, а «раб божий» в истинном смысле – любой, кто познает мир, неравнодушный и ищущий истину, идущий своим путем и при этом преодолевший гордыню.

Суфий аль-Халладж, живший в Х веке, открыто проповедовал мистическое знание и во время экстаза восклицал:

Я есмь тот, Кого страстно люблю я,
А тот, Кого страстно люблю я, есть Я.

Аль-Халладж проповедовал бесполезность большого паломничества в Мекку, так как Бог находится в сердце каждого. За выражения «Я есть Бог» и «Я есть Истина» он в 922 году был публично казнен. Аль-Халладж умер со словами:

Я жажду Тебя, но не ради вознаграждения,
Я жажду Тебя ради наказанья,
Ибо я получил все, что желал,
Кроме наслаждения, испытуемого в муках.

Великий Руми по поводу высказываний аль-Халладжа писал: «Некоторые люди считают это великой претензией, но выражение «Я есмь Бог”, напротив, свидетельствует о великом смирении. Человек, который говорит: «Я – слуга Божий», тем самым утверждает, что существуют его «Я» и Бог. Тот же, кто заявляет «Я есмь Бог», тем самым говорит: «Меня нет». «Он есть все, ничто не существует, кроме Бога, я – чистое небытие, я ничто». Возможно, именно в этой мысли содержится подлинная суть таухида (единобожия). Не случайно Пророк Мухаммед говорил, что познание человеком самого себя и есть познание Бога. Он имел в виду не материальную оболочку, а душу человека как проявление и воплощение духа Всевышнего. Бог, не господствующий над человеком, а направляющий. Аллах – «Господь Вселенной» [40:64], Он – властелин мироздания, а с человеком у него двусторонняя связь. В Коране есть такой аят: «Господь ваш сказал: призывайте Меня, и Я отвечу вам» [40:60]. Развивается человек и Вселенная, а значит и сам Господь, ведь «Он – живой»

В ХIII веке в исламском богословии наступил период, который получил название закрытия «врат иджтихада», то есть свободомыслия. Критическое мышление было запрещено. Считалось, что все, что нужно, уже разработано богословами. С тех пор принято следовать традициям, мазхабам, выносить фетвы, опираясь на авторитетные источники (таклид). Современный турецкий автор Хайдар Баш пишет: «Тот факт, что веками умма без тени сомнения следовала и руководствовалась мазхабами и машрабами, и столетиями имамы мазхабов и машрабов оставались непререкаемыми авторитетами, есть историческое доказательство того, что мазхабы и машрабы отличались и отличаются основательностью своего подхода и представляли и представляют истину». Если бы человечество придерживалось такой же логики, то до сих пор устройство солнечной системы объясняли бы по теории Птолемея, а не Коперника. Войны не были столь катастрофичны для состояния исламского мира, сколь интеллектуальное оскудение вследствие запрещения иджтихада.

Фанатизм мазхабов стал «проклятием народов ислама», – говорил Габдулла Буби, основатель знаменитого медресе «Иж-Буби», осужденный по доносу кадимистов. Он писал: «Если мы будем обращаться лишь к старым тафсирам [толкование Корана], то это будет означать, что Коран конечен и исчерпаем, а слова Пророка лживы…» Не могут же слова отдельных людей, даже очень авторитетных, быть выше Корана.

Пророк не устанавливал никакие мазхабы, да и сами «основатели» мазхабов не думали делить мусульман на правовые школы. Абу Ханифа считал традиционалистов ослушниками, поскольку они пренебрегали умозрением и доказательством. Он предупреждал: «Не дозволяется никому выносить фатву по словам нашим до тех пор, пока не узнают, исходя из чего мы сказали». Его последователи не поняли учителя, они предпочли готовые выводы поиску истины. Комментируя слова Абу Ханифы, родоначальник татарского реформаторства Курсави пишет: «Мазхаб – это путь, ведущий к иджтихаду и тарджихаду, а не фатва, ведь она – это то, к чему идут, а не то, по чему движутся. Поистине присваивается [термин] мазхаб к направлению по чему-либо, а не по направлению к чему-либо, ибо мазхаб – направление идущего к Куфе, например, это только дорога к ней, а не Куфа сама». Мыслящие богословы ценили метод достижения истины, а не конкретные фетвы.

Юсуф аль-Карадави признает: «Следование определенному мазхабу и неукоснительное следование (таклид) его основателю во всех его решениях и суждениях не является ни обязанностью (фард), ни Сунной». Вместе с тем он ставит ограничения на иджтихад, считая неприемлемым, чтобы им занимался каждый: «Недопустимо оставлять положение дел таким, когда каждый желающий имел бы доступ к иджтихаду, ибо это приведет к анархии и смуте». Для него есть те, кто достоин, и те, кто не достоин делать иджтихад, но любое деление людей на категории приводит к неравенству, а это есть несправедливость. Но ведь одно из имен Аллаха «’адль» – справедливость, гаделлек.

На первый взгляд, не подлежат обсуждению императивные предписания, такие как, скажем, единобожие (таухид). В этом случае необходимость ограничений на иджтихад выглядит убедительной. Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что таухид понимают по-разному. Наиболее радикальные мусульмане не просто осуждают троицу христиан или многобожие язычников, но считают это основанием для объявления им войны. Но из таухида нельзя сделать такого вывода, его суть в признании единого Бога для всех религий. Вопрос войны с неверными – не богословская тема. Более того, в Коране есть мысли о каменных божествах как формах существования Господа, и поклонение язычников этим божествам оказывается молитвой Аллаху, который для всех един. Сама Кааба – всего лишь камень, доставшийся по наследству от язычников.

Ислам был послан на землю, чтобы отвратить людей от невежества и наставить на путь справедливости. Таклид консервирует мышление, а мазхабы консервируют общественные отношения, и только иджтихад позволяет выйти на дорогу прогресса. 

Каждый народ и каждая религия в той или иной форме проходит реформацию. Однако пересмотр старых взглядов может иметь разные векторы. Абдуль-Ваххаб отказался от мазхабов для того, чтобы создать новое течение в исламе. Джадиды не преследовали такую цель, наоборот, они признавали право каждого на собственное мнение. Не было двух одинаковых джадидов. Каждый имел право на свободомыслие. Джадидизм – это не новый мазхаб или секта, это непрерывное развитие богословской мысли, признающей плюрализм мнений. Евроислам – одно из многих мнений.

«Если попал в ад, не останавливайся, иди дальше».
Уинстон Черчилль

Смысл ислама не в том, чтобы все мусульмане придерживались каких-то универсальных канонов. ЕДИНСТВО МУСУЛЬМАН В ПРИЗНАНИИ ПЛЮРАЛИЗМА. 

Он единственный, ведь каждый человек уникален. Спасение не придет ко всем вместе или отдельной группе людей, партии, общине, оно придет к каждому отдельно. В Судный день не будет рядом ни адвокатов, ни заступников, ни имама, ни муфтия, ни общины, ни богословов. Никто не будет вправе взять на себя чужие грехи, каждый ответит сам за себя. Почему же в этой жизни так много адвокатов, поучающих мусульман?

Пророк Мухаммед много внимания уделял ритуалам, но при этом считал, что «час размышления (тафаккур) лучше целого года богослужения (‘ибада)». Постоянное повышение образования и есть намаз, и есть служение Господу. Быть открытым к другим культурам, постигать науки и делиться знаниями с людьми равноценно спасению 70 святых, так говорил Мухаммед.

Пророк сказал: «Весь мир сотворен местом молитвы». Любой может найти место для общения с Господом – в мечети, в углу дома или кабинета или даже за компьютером. Моя мечеть – мой компьютер, мое общение с Господом – поиск новых знаний. Это мое поклонение – не просто молитва с земными поклонами, а беседа с Господом, которая длится всю жизнь.

Господь дал нам разум для того, чтобы размышлять, сомневаться, самостоятельно искать истину. Когда-то ислам был открыт, многообразие мнений было нормальным явлением, а богословы изучали культуру разных народов. Свободомыслие и открытость сделали ислам сильным. Однако затем ислам закрылся в рамках правовых учений – мазхабов – и начался регресс. Живую мысль заперли в клетку таклида. Мусульмане в своей гордыне занялись самовосхвалением, ставили себя выше других народов. Они отсталость возвели в добродетель. Мусульмане отсталые, значит, они неправедные.

Мусульмане весьма ревностно отстаивают мысль о том, что ислам един. Что под этим имеется в виду? То, что сунниты и шииты одинаковы?! Или же исмаилиты и ваххабиты – одно и то же течение? Или же сторонники четырех суннитских мазхабов утверждают одни и те же правовые нормы? В чем единство и неизменность ислама? В Коране не сказано, что намаз надо читать пять раз в день, не сказано, как именно платить закят. Это внекоранические нормы. Хадисы – важный источник ислама, но они не должны противоречить Корану, и в них надо различать вечное и временное. 
«Основатели» мазхабов имели разное мнение не только по вопросу интерпретации Корана, но даже по поводу числа подлинных хадисов. По словам Ибн Халдуна, имам Абу Ханифа использовал только 17 хадисов, Малик насчитывал их 300, знаменитый Абу Абдаллах Мухаммад ибн Исмаил ал-Бухари, составитель самого известного сборника хадисов, доводил эту цифру до 7 тысяч, а имам Ахмад ибн Ханбал считал, что их 50 тысяч. Зачастую авторы ссылаются на хадисы из чувства доверия к составителю сборника или удобства самой цитаты. Доверие – не самое надежное основание.

Неизменен Коран, и един Всевышний, а течения в исламе разные. Это так задумано самим Аллахом. Символ веры заключен в простом выражении, с которого начинается Коран: «Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед – посланник Его». Тот, кто произнес эти слова, – мусульманин, а в сердце человека может заглянуть только Господь. Разногласия по поводу веры и неверия может решить только Он. Все остальные – посторонние. Нет в вопросах веры посредника. Знатоки ислама могут помочь получить знания, но каждый верующий должен самостоятельно пройти свой путь. В Судный день рядом не будет ни имама, ни муфтия, ни адвоката. Никто не вправе взять на себя чужие грехи, и ни у кого на земле не существует АЛИБИ за совершенные грехи.