Вопрос о том, как появляется чувство отвращения, сильно волнует физиологов и психологов: с 2000 года число публикаций о поисках механизмов и причин возникновения отвращения выросло почти десятикратно. Естественно, Игнобелевский комитет не мог пройти мимо этого факта и отметил пытливых исследователей премией 2017 года по медицине.

О роли сыра в научном прогрессе

Для экспертов Игнобелевского комитета сыр выступает примерно в той же роли, как и низкие температуры для экспертов Нобелевского: обе премии уделяют соответствующей области исследований значительно большую долю своего внимания, чем многим другим. Например, только за работы, связанные с действием запаха сыра на поведение живых существ, Игнобелевской премией были награждены два коллектива. Это Барт Кнолс из Вагенингеновского университета, Нидерланды, а также Национального института медицины, Танзания и МАГАТЭ, с коллегой по Вагенингену Рюрдом де Йонгом за доказательство того, что самкам вида Anopheles gambiae одинаково приятен запах лимбургского сыра и человеческих ступней (премия по биологии 2005 года), и возглавляемая Жаном-Пьером Рое группа из Лионского центра нейронаук и Сорбонны за использование передовой техники для измерения степени отвратительности запаха сыра для некоторых представителей вида Ното sapience (премия по медицине 2017 года).

Комарихи летят на сыр

Одним из тех, кто воспел славу запаха сыра, и именно старого лимбургского, был Марк Твен. Во вставном рассказе в цикле юморесок «Отрывочные наброски праздного путешественника» он описывает эффект маленького свертка (как потом оказалось — с сыром), который некто незаметно подложил в товарный вагон, где ехали герои повествования. Вот финальный эпизод их борьбы с запахом: «Он достал куриные перья, сухие яблоки, листовой табак, тряпки, старые башмаки, серу и прочее, разложил это все на железном листе посреди пола и зажег. Когда все это разгорелось, получился такой букет, что <...> все прежнее казалось простой поэзией <...>, но представьте себе, что первоначальный запах выделялся среди всего этого во всем своем величии, вся эта смесь запахов как будто придавала ему еще большую силу и, Боже, как он был роскошен». Результат оказался плачевным — герои вынуждены были эвакуироваться из вагона, из-за чего подцепили сильнейшую простуду, с которой не смогло справиться даже солнце Багамских островов, где автор и повстречал несчастного рассказчика.

А вот на комарих запах этого же лимбургского сыра, как установил в своих опытах Барт Кнолс, действует по-разному, в зависимости от концентрации: большая их отпугивает так же, как и многих людей, а вот малая... малая наоборот — притягивает как магнит. Работа была построена так.

Из образцов лимбургскго сыра выделили экстракт жирных кислот; собрали и сам по себе запах сыра, а затем их обоих прогнали через хроматограф. В экстракте выявили 19 жирных кислот с цепочками от 2 до 18 атомов углерода. Аналогичный набор нашли и в запахе, только, ожидаемо, он был наполнен летучими кислотами с длиной цепочки до С9, кислот с С 10—С 16 было мало, а С18 и длиннее вовсе не было. Получается, что кислоты С2—С9 и формируют незабываемый аромат.

Далее естественную смесь летучих кислот стали разбавлять, подавать в сосуд с насекомыми и смотреть — к какой дырочке с большей охотой летят комарихи: откуда идет свежий воздух или с сырным ароматом. Поначалу свежий воздух привлекал их больше. При разбавлении в тысячу раз число комарих у обеих дырочек сравнялось, а потом сыр стал уверенно лидировать. Сила лимбурского запаха оказалась столь велика, что разбавление в миллион раз не снижало его притягательного действия. Однако «что нам природа!» — воскликнули ученые и создали искусственный аналог запаха, оставив в нем лишь дюжину самых пахучих кислот. Такой синтетический аромат оказался еще мощнее — предел чувствительности дало разбавление в сто миллионов раз, практически гомеопатическая доза. Когда же к усикам комарих подключили потенциометр и стали изучать электрическую активность, выяснилось интересное обстоятельство. Отдельные кислоты комарихи начинали чувствовать в гораздо большей концентрации, нежели их смесь. То есть, как считает Кнолс, избегание неразбавленного аромата сыра связано, скорее всего, не с чувством отвращения, а с тем, что усики забиваются молекулами кислот и насекомое прекращает воспринимать неповторимый запах лимбургского сыра во всей его полноте.

Зачем были проведены эти тончайшие опыты? Вот что говорит Барт Кнолс: «Все в моей жизни связано с комарами. Они моя страсть. Но они же мои главные враги. Я восхищен их красотой. Но я предпочитаю их уничтожать. Я посвятил свою карьеру биолога изучению комаров и распространяемых ими болезней, в частности малярии и лихорадки денге. Целых одиннадцать лет я провел в Восточной и Центральной Африке, и это были лучшие годы моей жизни. Участие в избавлении мира от малярии и денге — вот что заставляет меня с радостью просыпаться каждое утро. Я люблю решать эту проблему, и я люблю это делать в веселой и творческой манере». На основании опытов с запахом лимбургского сыра Барт Кнолс надеялся создать ловушки для комарих, но, видимо, с технической точки зрения этот подход не смог конкурировать с отпугивающей спиралью; серия работ заняла два года, с 1995 по 1997-й, и с тех пор свежих публикаций о лёте комарих на сыр не появилось. Хотя он отмечает, что знакомые энтомологи при поездке в Гамбию, где как раз и живут изученные комарихи, прихватывают с собой кусочек старого лимбургского.

Сама же идея попробовать ловить комарих на запах сыра родилась не на пустом месте. В 1976 году канадский энтомолог Б. Х. Томсон, работая в Камеруне, привлекал кровососущую мошкару несвежими штанами и весьма преуспел в этом, вследствие чего предположил, что мухи слетаются на запах выделений специфических желез человека. Эту работу критиковали другие специалисты, в частности канадские, справедливо указывая, что кровососущие находят свою жертву по углекислому газу, который она выделяет при дыхании, и никакие ароматы тут ни при чем, тем более что в Канаде мухи на штаны не слетаются. Как видно, опыты с лимбургским сыром свидетельствуют: насекомые могут обнаруживать свою добычу и по углекислому газу, и по запаху.

Правда, не очень понятно, какое живое существо пахнет подобно лимбургскому сыру, раз уж у комарих возникло такое пристрастие? По мнению Кнолса, есть лишь одно такое существо — это человек. Только у него кожное сало на 6096 состоит из триглицеридов, которые при переработке обитающими на коже микробами превращаются в свободные жирные кислоты. И как раз такие, которые составляют основу аромата лимбургского сыра. А у животных — коров, собак, свиней, овец, котов и даже куриц — жиры, покрывающие кожу, представлены воскоподобными моно- и ди-эфирами. Они в жирные кислоты не превращаются. Не иначе, шутит лауреат, как у нашей прародительницы Люси ноги источали аромат будущего лимбургского сыра, что передалось ее потомкам; вот питавшиеся их кровью комарихи и пристрастились к этому запаху.

Запах — это еще не все

Если привлекательное действие запаха лимбургского сыра на комарих доказано, то с людьми все обстоит сложнее. Кто-то, почувствовав запах старых протухших носков, тянется к источнику аромата в предвкушении вкусной сырной трапезы, а кто-то в ужасе выбегает, скажем, из столовой швейцарского отеля, как только видит, что повар раскочегаривает жаровню для приготовления раклета — используемый при этом сыр как раз и пахнет грязными носками. Второй проявляет явные признаки пищевого отвращения и потому представляет собой прекрасный объект для исследования механизмов этого чувства. Почему прекрасный? Потому, что из этических соображений предлагать людям испорченную еду никак нельзя, поэтому выяснить в эксперименте, как возникает отвращение к еде, очень трудно.

С отвращением не связанным с пищей — пожалуйста. Например, исследователи из Университета Вандербильта во главе с Бунми Олатуджи в 2016 году выясняли, правда ли, что человек, испытывающий чувство отвращения, будет выносить более строгие судебные решения. Участники эксперимента были вынуждены опускать руки не только в холодную воду, но и в полноценный аналог рвотных масс (его готовили из грибного и куриного крем-супов с добавками черных бобов и жаренного глютена). И ничего, опыт вполне удался — оказалось, что судья, испытывающий отвращение, судит более строго, особенно если речь идет о каком-то грязном преступлении. С едой так не получится. А вот сыры с их многочисленными и очень специфическими запахами, но в то же время вполне съедобные оказываются незаменимым подспорьем отвращениеведа, или дисгастолога, если называть его иностранным словом в соответствии с отечественной научной традицией.

Лауреаты Игнобелевской премии 2017 года ставили свой опыт так. Сначала они опросили участников, какая пища вызывает у них отвращение, и выяснили, что, хоть речь идет и о французах с их легендарным пристрастием к сырам, особенно с резкими запахами, 36% признались, что именно сыр вызывает у них наибольшее отвращение. Сыр оказался безусловным рекордсменом, второе место с 20% заняли копчености. Далее, от изготовителей сыра и от поставщика химреативов «SigmaAldrich» исследователи получили ароматы нескольких сыров, а также для сравнения — ароматы фенхеля, огурца, пиццы, грибов, арахиса. Голодным участникам эксперимента сначала дали нюхать запахи еды с тем, чтобы оценить приятность запаха и желание эту еду съесть, а затем опыт повторили: запах сопровождали фотографией для более надежного опознания. При этом проводили съемку мозга с помощью магнитного резонанса.

Опыты дали парадоксальный результат. Оказалось, что запах сыра в равной степени неприятен и тем, кто любит сыр, и тем, кому он отвратителен. В результате, такую пахучую еду большинство есть не хотело. А вот когда предъявляли картинку, предпочтения резко изменились — сырофилам уже и запах казался привлекательным, и еда желанной. Как отмечают авторы работы, получается, что в мозгах участников эксперимента есть некий сложный образ кушанья и только получив его весь — в данном случае и запах, и внешний вид — человек способен осознать, что ему предлагают. Картинки магнитного резонанса подтвердили это: сочетание запаха и фото активировали у сырофобов не те области мозга, которые возбуждались у сырофилов. В частности, у первых отсутствовало возбуждение той области мозга, которая ответственна за мотивацию деятельности. Видимо, для этих людей с сыром не было связано никаких приятных воспоминаний, отчего потребление этой пищи не было желанным, а отвратительный запах доделал свое дело, вызвав закономерное чувство отвращения. Ведь согласно базовой гипотезе, это чувство появилось в ходе эволюции, именно чтобы избегать всего, вызывающего болезнь, а испорченная пища (в конце концов, давно скисшее, покрытое плесенью молоко никак нельзя назвать свежим продуктом) как раз и представляла для наших предков серьезную опасность.

Передача сигнала по воздуху

Выходит, что противоестественная любовь к сыру — в каком-то смысле следствие социальных связей: сыр есть принято, поэтому чувством отвращения можно пренебречь. А способно ли отвращение само по себе служить социальным сигналом?

Конечно, ведь оно зачастую передается с помощью гримасы, и все окружающие ее видят. Но связаны ли с отвращением какие-то невидимые, например, химические сигналы? Пытливые исследователи нашли в 2018 году ответ и на такой вопрос. Это была международная группа из Португалии, США и Нидерландов во главе с Анной Фариаш, работающей в университете Порто и Португальском католическом университете. Опыт они ставили так. Участникам эксперимента показывали фотографии еды, которая считается полезной (овощи, фрукты) и вредной (сладости и всякие вкусные булочки), и просили оценить степень полезности. При этом у них вызывали отвращение разными способами: показывали фото с гримасой, с неприятными насекомыми, действовали запахом тухлой рыбы. А еще — запахом пота человека, испытавшего отвращение.

Удивительным образом и гримаса, и пот действовали одинаково — оценки полезности еды снижались, а фото насекомых и запах тухлятины, наоборот, повышали оценки. Более того, запах пота активировал в мозгу те области, которые ответственны за обработку зрительных сигналов. Конечно, исследователям еще разбираться и разбираться с этими странными данными, но факт остается: отвращение может передаваться с помощью каких-то сигнальных веществ, выделяемых человеком, и таким образом у нас есть интересный канал невербальной и невизуальной коммуникации между людьми.

Физиологи критикуют мысль о том, что люди способны выделять сигнальные вещества, действующие как феромоны, однако присутствие запаха у человека отрицать невозможно, и его связь с теми процессами, что происходят в человеческом организме, несомненна. Среди них могут быть и патогенные — те самые, информация о которых очень полезна окружающим, которые хотят избежать болезни. Этот информационный канал зачастую работает чрезвычайно активно, приводя к поистине тектоническим сдвигам не на каком-то отдельно взятом кухонном столе, а на политической кухне целых государств.

Этим феноменом, в частности, заинтересовалась группа исследователей из Стокгольмского университета во главе с Марком Тулием Луиццей, подрабатывающим помимо Стокгольма в университетах Рима и Катанцаро. Опубликованная ими статья в журнале «Royal Society Ореп Science» в 2018 году так и называется «Роль чувствительности к запаху человека как индикатор склонности к авторитаризму». В этой статье есть много смелых заявлений, например, о том, что между консерваторами и либералами выявлено различие на генетическом уровне, а именно в некоторых участках ДНК, кодирующих восприимчивость к запахам.

Исходной же посылкой к самому исследованию послужила следующая цепочка умозаключений. Основываясь на уже упомянутой базовой гипотезе о том, что отвращение к запахам вызвано соображениями безопасности, можно предположить: запах чужого связан с опасностью и потому способен вызвать отвращение. Ведь чужой, пришедший неизвестно из каких земель, может быть разносчиком болезней и паразитов. Недаром греки, скажем, в Эфесе, прежде чем пустить странника в город, отправляли его в баню. Логично предположить, что именно это подсознательное чувство опасности и диктует человеку отвращение к запахам других людей. Значит, он не должен любить, прежде всего, чужеземцев и вообще нарушения установленных норм, всевозможные новые обычаи, которые также могут быть опасны. То есть такой человек будет консерватором. А вот те, кому нравятся запахи других людей или они не вызывают отвращения, открыты ко всему новому и, стало быть, склонны к либерализму.

Как это можно проверить? Психологи разработали достаточно мощный инструментарий для того, чтобы надежно определять и склонность человека к разного рода отвращению, и политические взгляды; им-то и воспользовался Марк Тулий Луицца с коллегами. Результат оказался таким. Прежде всего, чувствительность к запахам людей оказалась тем выше, чем выше была боязнь заразиться какой-то инфекционной болезнью. Отсюда, как и предполагалось, возникает пристрастие к правому авторитаризму. Он предполагает подчинение любым властям, если они признаны в данной социальной группе, приверженность традиционным ценностям и социальным нормам, а также агрессию по отношению к тем, кто властям не подчиняется, либо пренебрегает нормами поведения.

Интересно, что участники эксперимента с высокой чувствительностью к запахам людей отнюдь не проявляли себя консерваторами, скажем, в экономике. И среди них было гораздо больше тех, кто на выборах 2016 года голосовал за Дональда Трампа, который как раз и представлялся им защитником традиционных ценностей и вообще тем человеком, который может поставить стену на пути паразитов, бактерий и вирусов, возможно переносимых теми же мигрантами из Мексики. То есть, неплохой правый автократор, придающий миру стабильность и безопасность. Правда, все-таки корреляция чувствительности к запаху человека с выборами была слабее, чем с правыми убеждениями. Видимо, не всех людей с обостренным обонянием Трамп сумел убедить, что он решит их проблемы, а вот склонные к правому авторитаризму ему вполне поверили.

Блуждания в темном лесу

Коль скоро чувство отвращения может оказывать столь сильное влияние не только на жизнь отдельных людей, но и целого общества, психологи, должно быть, знают, как возникает это чувство и с чем связаны различия людей по отношению к отвращению? Ничуть не бывало! В подробном обзоре, который Джошуа Тибюр с коллегами из Амстердамского университета опубликовал в «Philosophical Transactions В» в 2018 году, приведены и разбиты в пух и прах три основные гипотезы.

Первая состоит в том, что чувство отвращения служит непременным элементом общего эмоционального портрета человека. Действительно, поначалу опросы, проведенные среди небольших групп студентов, подтверждали эту мысль. Однако увеличение статистки, как это часто бывает, размыло эффект, а потом корреляция и вовсе исчезла. Причина в том, что при составлении опросов исследователи поначалу не придавали большого значения разделению эмоций и собственно отвращения. Теперь же считается, что эмоциональный портрет и отвращение столь далеки друг от друга, что имеют даже разные генетические корни.

Вторая гипотеза связана с влиянием родителей и общества. Отдельные исследователи так прямо и заявляют: отвращение — это целиком и полностью продукт социализации. В поддержку приводят два факта. Во-первых, у детей лишь к пяти годам появляется чувство отвращения, и логично предположить, что они к этому возрасту как раз и обучаются копировать поведение взрослых. Во-вторых, у детей и родителей отвращение вызывают схожие объекты, и, стало быть, это, очевидно, продукт  воспитания. Однако, по мнению Тибюра, присмотревшись повнимательнее к этим доказательствам, можно заметить серьезные недостатки.

В первом случае нужно учесть, что если чего-то не было при рождении и потом оно появилось при взрослении, вовсе не обязательно причиной была социализация. Например, к появлению бороды никакая социализация не причастна. То же самое можно сказать не о физиологии, а о психологии, например, способности учить язык или о чувстве любви — они также не продукты социализации. Что же касается сходства поведения детей с родителями, то нет в нем ничего удивительного — генетика-то у них схожа, и опять социализация может быть ни при чем. Для выявления истины нужно ставить опыты. И они были поставлены, как нетрудно догадаться, на близнецах и двойняшках: первые генетически идентичны, а вторые различны, но и те и другие воспитываются в одинаковых условиях. Значит, генетика должна дать различия между двойняшками, у близнецов же разницы быть не должно.

Поначалу, в 1987 году, опыты показывали, что генетика не влияет и отвращение — продукт среды обитания. Однако прошло тридцать лет, и новые опыты, проведенные с учетом уже накопленных ошибок в деле изучения отвращения, дали другой результат. Оказалось, что генетика дает половину вклада в формирование чувства отвращения, а за вторую половину отвечают некие не найденные исследователями факторы окружающей среды.

Третья гипотеза утверждает, что это чувство возникает как способ избежать инфекций. Логично было ее проверить, изучив отвращение у людей, обитающих в странах с высокой вероятностью инфекционных заболеваний. И опять, первые опыты, где сравнивали студентов из США и из Ганы, казалось бы, подтвердили гипотезу. Но, увы, расширение статистики до 30 стран и десятков тысяч участников опять сделали свое черное дело: связь между обостренным чувством отвращения и склонностью к традиционализму проявила себя ярко, а вот само чувство отвращения было одинаковым что у представителей благополучных наций, что у тех, кто по пятьдесят раз на дню рискует подцепить инфекционную болезнь.

Как ни странно, это ничего не доказывает. В самом деле, при большом числе паразитов в окружающей среде нет никакого смысла избегать контакта с ними — это просто невозможно. Поэтому вступают в силу другие механизмы, например иммунитет, и развитое чувство отвращения не нужно. А вот там, где паразитов относительно мало, это чувство должно быть развито хорошо — оно поможет избежать редких встреч с болезнью. В общем, связать отвращение с национальным происхождением не удалось. А что с индивидуальной непереносимостью паразитов, связанной с перенесенными инфекционными заболеваниями? Эта идея также провалилась.

Получается, и отвращение, и желание избежать контакта с больными людьми есть, а корней у него нет. Казалось бы, ситуация безнадежна, но фантазия исследователей работает и порождает новые гипотезы. Например, есть мнение, что отвращение возникло не как способ избежать паразитов самих по себе, а только тех, что живут в пище. Действительно, с едой им попасть внутрь человека гораздо проще и чувство, регулирующее, что класть в рот, а что — нет, несомненно, должно было возникнуть очень рано в человеческой истории. Затем отвращение распространилось и на запах людей, и на нарушения социальных норм — опять-таки как способ избежать опасности заражения. В числе других неподтвержденных фантазий — развитие чувства брезгливости в ситуации , когда неизбежны многочисленные личные контакты и возможна передача патогенов, а также как способ регулирования половых связей.

Как видно, отвращениеведение, или дисгастология, превратилось в мощное научное древо с многочисленными стволами и ветвями. Они порой приносят весомые плоды специалистам по отвращению вроде двух упомянутых премий, выданных Игнобелевским комитетом авторам интереснейших работ о механизмах и следствиях приязни или отвращения представителей разных биологических видов к запаху сыра.

Подготовлено с помощью статей:

Bart G.J. knols , Јоор Ј.А. van Loon, Alan Cork, RosemaryRobinson, Wim Мат, Jocelijn Meijerink, Ruurd De Jong, Willem ТаККеп. Behavioural and electrophysiological responses 0f the female malaria mosquito Anopheles gambiae (Diptera: Culicidae) to Limburger cheese volatiles «Bulletin of Entomological Research», 1997, 87, 2, 151-159

Jean-Pierre Royet, David Meunier, Nicolas Torquet, Anne-Marie Мои1у, Тао Jiang. The Neural Bases of Disgust for Cheese: Ап fMRl Study «Frontiers in Нитап Neurosciепсе», 2016, 10: 511

Уап Zheng, Yuqi Уои, Апа R. Farias , Jessica Simon, G0n R. Semin, Monique А. Smeets, Wen И. Нитап chemosignals of disgust facilitate food judgment «Scientific Reports», 2018, 8: 17006

Кандидат физико-математических наук С.М. Комаров

Научно – популярный журнал «Химия и жизнь», 05.2019 г.