В Новосибирске прошёл III Сибирский день учителя немецкого языка, организованный местным Гёте-Институтом. Профессор Вестфальского университета имени Вильгельма Доминик Румлих приехал из Германии, чтобы рассказать сибирским учителям немецкого о своём опыте внедрения методики двуязычного предметного обучения CLIL (Content and Language Integrated Learning). Корреспондент Сиб.фм поговорил с ним, почему не надо бояться ошибок и чем изучение иностранного языка похоже на плавание и настольный теннис.

- Доминик, расскажите, чему вы учите у себя на родине?

- Мои студенты — будущие учителя английского. Кроме того, я провожу семинары для педагогов и веду один класс в гимназии. Вообще я учился на учителя географии и английского языка. С 2003 по 2009 годы я обучался в Новой Зеландии, и в 2009 году начал писать свою докторскую работу (кандидатскую, если сравнивать с российской системой — прим. Сиб.фм). Сразу же стал преподавать в школе, поскольку для моей научной работы важно было апробировать новые методики на конкретных учениках. Кроме того, я являюсь тренером по теннису в спортивном клубе, потому что мне нужно иметь доступ к различным группам детей и понимать, как они тикают, так говорят в Германии («устроены» — прим. Сиб.фм). В 2015 году я получил профессорскую должность в университете.

- Вестфальский университет имени Вильгельма — один из старейших в Германии и, на первый взгляд, очень традиционный. Как в нём приживаются новые методики?

- Я думаю, это зависит от предметов. Например, религия и история основываются на традиционном преподавании. Но если мы говорим об области языков, это должны быть наиболее актуальные, новейшие методики. Потому что язык непрерывно развивается, и мы, преподавая его, тоже всегда должны быть в тренде. Для нашего, одного из самых старых университетов, эта ситуация выигрышна с обеих сторон: традиции и старые классические методы сохраняются, а новые развиваются.

- Как сейчас преподавать язык, чтобы быть в тренде?

- Если сравнивать нынешних учеников с теми, которые были двадцать пять лет назад, то это совершенно другое поколение! Поколение, которое выросло с мобильными телефонами в руках. Поэтому я должен думать о том, как заставить их получить удовольствие от чтения книги, например. Возможно, они такого и не знали в своём детстве. И все современные медиа, которыми они пользуются в повседневной жизни — YouTube, какие-то дигитальные продукты, — я должен как-то интегрировать в урок, чтобы они чувствовали себя в своей среде и получали удовольствие от изучения языка.

- Если мы заговорили о методах, расскажите о билингвальном методе CLIL — он, кстати, уже пришёл в Россию. Но с чего началось изучение обычных школьных предметов не на родном языке, а на иностранном?

- Ситуация в Европе с принципом СLIL-обучения была немножко другой, наверное, нежели в России. Эта инициатива существует в Германии с 1969 года. Первым опытом стал договор о немецко-французском сотрудничестве. После Второй мировой войны было принято решение налаживать отношения с Францией. И было очень важно показать молодому поколению другую перспективу Германии. Понятно, что Германия захватила Францию, поэтому отношения априори были негативными. Эти инициативы в области образования ввели, чтобы у молодёжи была возможность изменить видение другой страны. Здесь преследовались две цели: первая — чтобы молодёжь говорила на двух языках, а вторая — чтобы молодёжь разных стран лучше понимала друг друга. Это был вклад образования в межкультурное взаимопонимание. Параллельно с этим CLIL-обучение развивалось в Канаде, там были очень хорошие результаты. Со временем мы тоже собирали и обобщали опыт, проводили эксперименты, развивали это направление и смотрели, где нужны доработки.

- Что это дало немецкой системе образования?

- На самом деле интересно, что, когда в Германии начали сравнивать успехи учеников, которым, например, география преподавалась на немецком языке, и тех, кто изучал её на английском, увидели, что успехи одинаковые. Где-то одинаково плохие, а где-то одинаково хорошие. Таким образом, была поднята другая тема. Через билингвальный урок мы увидели, что в принципе подходы к обучению должны меняться, а они этого не успевали делать. И поскольку всю информацию сейчас можно найти в интернете, понятно, что от учеников мы ждём других навыков. Принцип CLIL не ухудшает качество преподавания предмета, а обнажает способность учителя правильно расставлять акценты. Здесь всё зависит от дидактической компетенции преподавателя, от способности малыми языковыми средствами преподать много самого предмета. Вообще развитие билингвальных уроков в корне изменило и подвергло сомнению методику преподавания иностранных языков. И улучшило её, поскольку раньше больший упор делался на грамматику. А через развитие билингвального преподавания стал развиваться именно содержательный, предметный подход. Что я смогу уметь после этого урока, какие навыки приобрету? Какое содержание я смогу на иностранном языке продуцировать? Смогу ли, допустим, понимать или создавать радиопередачу, провести опыт, что-то приготовить по рецепту на иностранном языке? Ориентирование на содержательную часть оказало огромное позитивное влияние в принципе на методику преподавания иностранного языка в Германии.

- Встал ли после этого вопрос кадров? Как вообще отбирают преподавателей для интегративного обучения?

- Есть требования, по которым преподаватели интегративного обучения должны иметь знания английского языка на уровне С1 (Advanced в общепринятой терминологии, — прим. Сиб.фм) и определённый документ, подтверждающий их. Естественно, учитель-предметник, даже если он владеет английским прекрасно, всё равно должен освоить специальную лексику. Допустим, объяснение каких-то формул на английском языке, даже если ты очень хорошо знаешь его, всё равно трудно даётся, потому что это терминология. Так или иначе, требуется дополнительная подготовка, развитие себя и своих компетенций. Если у преподавателя развиваются его языковые компетенции, то и результаты его учеников тоже растут.

- А ученики не испытывают стресс от недостатка знания иностранного языка?

- На самом деле при правильном подходе к делу ученики не испытывают дополнительного стресса. В любом предмете — в математике, в химии — они тоже сталкиваются с непонятными терминами, которые встречают первый раз в своём родном языке. Очень важно понимать, что, интегрируя язык в предметное обучение, мы не преследуем цель исправлять их языковые ошибки и не предъявляем к ученикам требования говорить на языке идеально. Они говорят, как могут. Но со временем наблюдают за своими результатами и получают удовольствие от того, что уже могут что-то сказать на иностранном языке по этой теме.

Это точно так же, как если бы мы пытались учить ребёнка плавать: сначала мы бы ему рассказали, из чего состоит тело, какие мускулы задействованы при плавании, потом о физических свойствах воды. Далее мы бы его научили на суше этим движениям и только после этого отправили в воду. Конечно, нет! Мы сразу отправляем ребёнка в воду. И там он сначала делает какие-то очень неказистые движения, плывёт по-собачьи, а затем получается всё лучше и лучше. Поэтому, если соблюдать этот принцип, ребёнок будет осваивать любое содержание без страха делать ошибки.

Маленькие дети же не боятся этого. Такой страх им транслируется в школе, когда мы им начинаем говорить, что ошибки — это плохо. Если мы не будем концентрироваться на этом, то у них не будет дополнительного стресса. Здесь очень важно изменить именно установку самого учителя по отношению к ошибкам в устной речи на иностранном языке.

- Чтобы научить «плавать», требуется индивидуальный подход, но как его добиться в классе, в котором, допустим, 30 человек? Мы же не хотим, чтобы кто-то «утонул»?

- Это очень большая проблема, конечно, тем более когда большие классы. И здесь есть только один выход, на мой взгляд, — развивать в учениках способность работать самостоятельно и привлекать к своему процессу обучения других учеников. Есть одно видео про то, как ребёнок рисовал бабочку. Он делает первый набросок и получает фидбек других ребят на свой рисунок. Они ему что-то советуют. Он рисует её заново или дорабатывает то, что есть. И вот так в течение пяти попыток у него действительно получается очень похожая бабочка.

Потенциал группы заключается в том, что сначала помогают тебе, а потом ты сам помогаешь кому-то другому.

Кроме того, очень важно — по-немецки мы бы сказали «взять его там, где он находится» — узнать, где тот конкретный пункт на шкале его развития; именно там подхватить и повести дальше. Традиционный подход обучения, когда я носитель знаний и вещаю на весь класс, тут не годится. Те ученики, которые не дозрели ещё до того, что я говорю, так и останутся там. А те, кто готов к моему знанию, уйдут далеко вперёд. И эта вилка со временем будет только расти.

Это подтверждают языковые тесты детей, с которыми я работал. Некоторые дети достигают уровня языка своих сверстников только через два года. Например, одни владели языком на уровне восьмого класса уже в шестом, другие только в восьмом классе добрались до этого уровня. Конечно, это было бы невозможно, если бы я всем преподавал одинаково. Поэтому я, как тренер, создаю ситуацию, в которой каждый сам для себя определяет, чему конкретно научиться на этом уроке.

Можно ещё сравнить с настольным теннисом. Я могу только рассказать о технике, каким образом нужно играть в теннис. Но у всех разные способности, и каждый индивидуально осваивает эту технику и достигает за определённый промежуток времени того, что он может. Потому что кто-то уже может, допустим, какие-то вещи в теннисе, кто-то вообще не способен на это физически. Я всегда должен подходить к любому процессу обучения с идеей, что у меня есть некий материал и есть варианты его освоения на разных уровнях. Ученик сам для себя определяет, в зависимости от индивидуальной точки на этой шкале, на которой он на данный момент находится, что из предложенных вариантов взять и насколько продвинуться в этом.

- Очень прогрессивный подход. В Германии вообще есть проблемы в сфере образования или это пережиток прошлого?

- Наверное, наряду со многими вызовами, которые предоставляет нам современное общество, в Германии один из самых актуальных — это инклюзивное образование. Слабовидящие и слабослышащие, дети с ментальными проблемами, которые раньше обучались в специальных образовательных учреждениях, сейчас интегрируются в стандартные школы. Нет исследований, каким образом нужно это учитывать и как обучать такого ребёнка. Поскольку говорение — это самая сложная деятельность, которую выполняет мозг человека. Очень сложно, не имея данных о том, как работает такой мозг, интегрировать ребёнка в класс с изучением иностранного языка.

Вторая проблема, которая существует в Германии, связана с тем, что законы в области образования принимаются не на федеральном уровне, а на уровне федеративных земель. И поэтому каждые пять лет при перевыборах правительства в землях принимаются новые законы. Допустим, раньше средняя школа определялась девятилетним обучением. Затем какая-то администрация приняла решение: у нас будет восемь лет. Потом, допустим, переизбрали это управление, следующее решило, что всё-таки снова девять лет. И так далее.

Учителям приходится подстраиваться, а времени, чтобы на это реагировать, не так много, поэтому школы уже просто говорят: оставьте нас в покое, дайте нам работать!

- В России тоже имеются интересные законодательные инициативы. Сначала на законодательном уровне ввели обязательные для школьников два иностранных языка. Сейчас депутаты всерьёз говорят о том, чтобы отказаться от изучения второго языка и сдачи экзамена по нему, потому что, практически дословно цитирую, зачем школьникам знать два языка плохо, если они даже один не могут выучить хорошо?

- Я, конечно, не считаю такое развитие позитивным. Язык даёт возможность сменить перспективу видения, начать понимать других людей. Информацию о каких-то странах мы можем прочитать и в интернете, но только знание языка позволяет нам побывать в шкуре человека другой культуры и увидеть всё его глазами. Я считаю, что одного языка в жизни каждого человека абсолютно недостаточно!

Язык расширяет функционал мозга. Если мы приобретаем знания в естественнонаучных дисциплинах, это не так сильно влияет на нашу личность и на нашу идентичность. Потому что язык связан непосредственно с личностью, и он отражается абсолютно во всех областях жизни. То есть, попадая в какую-то чужую страну, мы, не зная её языка, оказываемся в опасности. Как я, например, здесь, в России: меня остановит полиция на дороге — я вообще не знаю, что сказать. Меня можно легко ранить или что-то со мной сделать, потому что я не знаю этого языка. И я не могу понять людей, которые вокруг меня

Источник: сиб.фм