Можно ли быть вне России, находясь в её центре,

и как использовать исторические шансы для блага республики и страны

 

- Когда Владимир Владимирович по­сетил Татарстан перед первым избранием президентом России, мы с ним беседовали в этом кабинете, где сейчас разговарива­ем. Он говорит: «Минтимер Шарипович, надо же входить в единое финансовое и правовое пространство». А мы действительно вне России на какое‑то время ока­зались, в Совете Федерации у нас не было представительства, депутатов парламента не избирали. Ну, в правовое простран­ство мы политически вошли при Борисе Николаевиче Ельцине в 1994‑м, когда уже после подписания Договора между Рос­сией и Татарстаном избрали президента страны. А вопросы по экономике, фи­нансам и бюджету надо было тщательно проработать.

 

Я не против, отвечаю Владимиру Вла­димировичу, время пришло. Но при на­шей самостоятельности мы в последние годы федеральным бюджетом не поль­зовались, давайте примем программу развития Татарстана на ближайшие пять лет. Мы договорились и вышли к собрав­шемуся в зале республиканскому активу, сообщили о нашей договорённости. И вскоре в Татарстане проголосовали за Владимира Владимировича Путина лучше, чем в большинстве субъектов федерации.

 

 

Потом была разработана программа развития Татарстана. Вот так республика использовала исторические шансы и в пе­реговорах с Борисом Николаевичем Ель­циным, и в новых условиях. Ведь Договор между Россией и Татарстаном 1994 года действовал с тринадцатью экономически­ми соглашениями, по сути дела, предо­пределившими судьбу всей собствен­ности в Татарстане, кроме оборонной промышленности. До этого республика распоряжалась всего двумя процентами собственности, не могла же она в новых условиях так жить! И взаимопонимание с президентом Путиным с первых же дней его деятельности позволило Татарстану не снижать темпов развития.

 

- Минтимер Шарипович, куда ни кинь, вы везде нарушитель. Решали жилищную проблему - законодательство нарушали. Боролись с преступностью - то же самое.

 

- Однажды Ельцин приехал в Челны, и я сказал ему: «Борис Николаевич, бес­предел в стране. Медлить нельзя. Расстре­ливают милицейские посты, а мы на три дня только можем их задержать (закон такой был). Власти нет, страна валится под откос.

 

Я знал об этом и от самих милиционе­ров. Собрал личный состав МВД республики и увидел растерянные лица. Мне рассказали: задержанных бандитов вы­пускают, они уходят и смеются в лицо людям в погонах. Стало очевидно, что так не может продолжаться. Революция идёт, и без рычагов диктатуры в ней делать не­чего. Когда сообщил об этом, как милици­онеры воодушевились!

 

 

В кратчайший срок появился Указ «О чрезвычайных мерах по борьбе с преступностью», вскоре подкреплённый за­коном республиканского парламента. Нас критиковали: нарушаем права человека, российское законодательство. А преступники разве не нарушали права граждан на безопасную жизнь? И Ельцин, надо от­дать ему должное, спустя некоторое время подписал подобный Указ, действовавший на территории всей России.

 

Завотделом обкома товар в своём кабинете делил,

во всём плохом обвиняли Советы,

а партия всегда была хороша, как девушка на выданье

 

- В эпоху перемен на историческую авансцену выдвигаются яркие, незауряд­ные фигуры.

 

- Я и моё поколение оказались в гуще реформ Никиты Сергеевича Хрущёва. Не посягнув на шестую статью Консти­туции, он по сути действовал так, будто её нет. А то ведь партия всеми делами заправляла, в том числе хозяйственными. Завотделом обкома по торговле в своём кабинете товар делил! Без партии шагу нельзя было ступить, во всём, что плохо было, обвиняли Советы и исполнитель­ную власть, а партия всегда была хороша, как девушка на выданье.

 

Поэтому реформы Никиты Сергеевича Хрущёва я оцениваю выше всего. С него начались перемены, их необходимость он вложил в наше сознание. И очень много успел сделать, да не всем это нравилось. А для того, чтобы спокойнее жилось в вы­соких кабинетах, его и сместили.

 

Время Леонида Ильича Брежнева, ко­торое кто‑то назвал застоем, тоже требует более точных оценок, надо ещё посмо­треть показатели развития страны того времени.

 

Борис Николаевич Ельцин мужествен­но нёс свой крест, как и Христос. Я и рань­ше такое сравнение использовал. Он имел право сказать: люди, вы не ведаете, что творите. Он провозгласил свободу, люди её получили, и многие накину­лись на него, прежде всего журналисты. Кто из членов Политбюро решился на та­кой вызов системе, как Ельцин? Разве можно это забывать!

 

Первый и последний президент СССР Михаил Сергеевич Горбачёв - тоже не­заурядный человек, реформатор. Но ему, видимо, не хватало опыта работы с про­стыми людьми, на производстве. Увы, не хватало и решительности идти в за­теянных реформах до конца, хотя пере­стройка раскрепостила сознание наших сограждан. Можно было бы и Советский Союз сохранить без прибалтийских стран, но верного решения руководство страны вовремя не нашло…

 

Эти фигуры к руководству страны пришли не случайно. Скажем, Ельцин воз­главлял крупнейшую в СССР строительную организацию, прежде чем началась его партийная карьера. Пробивался наверх не­смотря на то, что отец был репрессирован, сослан, поработал и в Казани, где несколь­ко детских лет провёл и Боря. Был харак­тер! И когда Бориса Николаевича взяли в Москву - это ведь по выбору. Слабых людей не брали, по блату во власть в тот пе­риод СССР не проникали. Это при Брежневе такое наблюдалось.

 

Система подбора кадров в советское время была отлажена великолепно. Такой системы нигде в мире нет, она разрушена и у нас в стране. Ведь рядовые инструкто­ры обкома партии только этим и занима­лись. Ездили, смотрели: кто как учится, ра­ботает, в чём сильные и слабые стороны…

 

Когда началась перестройка, отменили 6‑ю статью Конституции СССР о руково­дящей и направляющей роли КПСС, был выдвинут лозунг «Вся власть Советам!» Он быстро стал популярным в демократиче­ских кругах взбудораженного общества.

 

 Перестройка, гласность, Советы - это всё становилось понятиями одного поряд­ка, новой политической силой. Осознав положение, я собрал всех первых секре­тарей райкомов, горкомов - в то время, по инерции, это была ещё сила, личности незаурядные! Сказал: основной лозунг перестройки - «Вся власть Советам». Значит, передать реальную власть им. Я об­ратился к собравшимся: «Если мы хотим поддержать всем своим опытом и знания­ми перерождающуюся страну - особенно сейчас, в крайне опасный для неё пери­од, то пришло время выбора. Решайте, кто останется на партийной работе - здесь я никому ничего запрещать не могу, а кто желает - может идти в Советы».

 

 

Наступило тревожное молчание, ко­торое никогда не забуду. Мне казалось, что многие из них увидели во мне уже не соратника, которого уважали и под­держивали. Скорее, меня обвиняли, кто как мог, в глубине души. Но я про­должал, прямо глядя им в глаза, и повто­рил: «Ребята, решайте. Я же для себя всё решил. Ни на кого не обижаюсь, но пер­вым секретарём больше не буду. Партию надо освобождать от хозяйственных дел, власть нужно давать Советам. А партия пусть занимается политической деятель­ностью».

 

Через небольшой промежуток време­ни более семидесяти процентов наших первых секретарей райкомов и горкомов партии возглавили районные, городские Советы, освободившись от партийных по­стов. Те же, кто не пожелал обновляться, не передал имевшуюся в их руках власть Советам, скоро убедились в бесперспек­тивности партийного руководства. Так произошло в большинстве регионов стра­ны, где полные составы бюро обкомов, райкомов, горкомов ушли в небытие. А мы сохранили костяк кадров, большую цен­ность, человека ведь не сделаешь за один день руководителем.

 

- Я правильно понимаю, что вы считаете: в любые времена для руково­дителей важны человеческие качества и подготовленность, а не то, что для од­них времён — один тип руководителя, для других - непременно другой…

 

- Конечно. И надо уметь правильно оценить происходящее и сделать реши­тельный единственно верный шаг. Не про­сто было мне было выйти к партийной элите и заявить о своём выборе. Но про­медление могло обернуться политическим самоубийством. Примеры были: Волго­градский обком полностью смели, всех членов бюро, а во главе его сильный был человек, Владимир Ильич Калашников, я работал с ним как с министром мелиора­ции и водного хозяйства РСФСР.

 

 

Орден Ленина в придорожной канаве,

как оказался на броневике вождь

и для чего нам нужна правоцентристская партия

 

- Минтимер Шарипович, мы вспо­минали о вашем ордене Ленина. А вот мой коллега журналист рассказывал мне, что его мама, колхозница, труженица, когда получила орден Ленина, не осме­лившись отказаться, выбросила его по пути домой в придорожную канаву. Думаю, это отношение не к награде, а к тогдашней жизни, довели просто. Сын же стал собкором «Правды».

 

Имя Ленина возвращает нас к семнадцатому году, к столетней годовщине произошедших в нём событий. Они по­влияли на ход мировой истории и продол­жают влиять. Как вы считаете, удастся нам извлечь уроки из произошедшего тогда и позднее? Или новым поколениям суждено пройти свой путь и учиться на собственном опыте?

 

- Начнём с того, что Октябрьскую революцию никто не экспортировал, считать так значит мыслить очень поверх­ностно. Ситуация ведь назревала. Стрем­ление к созданию более совершенного общества в умах людей тоже всегда было. Так что не просто вот приехал вождь, встал на броневик и перевернул Россию.

 

А революция в нашем огромном ев­роазиатском пространстве, как и любая революция, открывает путь к назревшим изменениям. Вот почему многие поэты революций ждут и воспевают их. Возь­мите хотя бы Маяковского или Такташа.

 

- А вся дальнейшая крайне проти­воречивая советская история? Как её оценивать?

 

- Так получилось, что за короткий период времени наш народ натерпел­ся. Значит, не тот режим установили, не так управляли, с отставанием идём за прогрессом в истории человечества. В семнадцатом хотели как лучше, боль­шевики победили, а дальше ведь самое сложное: удержать власть и обустраи­вать жизнь. Удержали, да. С лозунгами: землю - крестьянам, фабрики - ра­бочим. Кому отдали фабрики? И что сде­лали с землёй? Отобрали её. Посулили, что коллективный труд даст результат. Может, такое и возможно было, но экс­перимент неудачным получился. Кро­вавая коллективизация. Репрессии, никакого инакомыслия. Потом война, да какая ещё страшная! Затем - вос­становление страны. Только‑только на­чали кое‑как глаза открывать, на ноги вставать - перестроечные годы, новая революция.

 

Я не обвиняю наш народ. Может, мы не такие хорошие, как хотелось бы, не такие добрые, ругаемся между со­бой. Я не случайно говорю: если с женой утром не поругался, значит, совершил благотворительность. Так ведь в том дело, что потери были велики. Мы потеряли духовность. Её надо вновь обрести и обо­гатить.

 

Только вот не получается у нас пока построить общество вековой мечты. Но­вое пробивается очень тяжело. И ведь каждый этап мы так проходим. С над­рывом.

 

- Но это неизбежно, на ваш взгляд? Больно ведь. Могло быть иначе, как вы считаете?

 

- Я не считаю, что все наши потери были неизбежны. Могло случиться иначе, хотя историю, как известно, не перекро­ишь задним числом. Но простого ответа на этот вопрос нет. Можно так сказать: мы не имеем ещё устоявшегося пути раз­вития.

 

Меня потрясла глубина мысли Сергея Михайловича Соловьёва, когда удалось ознакомиться с его трудами в начале перестройки. В частности, с его утверждением о необходимости создания крепостного права в тогдашней России. В школе ведь нам закладывали в головы только то, что это была бессовестная эксплуатация. Соловьёв прав, когда го­ворил, что бедное, малонаселённое го­сударство не могло содержать большое войско для защиты огромных границ, по­этому раздало военным служилым людям земли и прикрепило к ним работников, это был «вопль отчаяния, испущенный государством, находящимся в безвы­ходном экономическом положении». Если бы за помещиками не закрепили землю и людей, что бы от России оста­лось?

И перестройка как предтеча совре­менной революции произошла по исто­рической необходимости. Появилась возможность, пользуясь событиями того времени, сделать очень большой шаг в партийном строительстве и совершен­ствовании управления страной. Но опять мы не довели дело до конца, рискуя по­терять доверие к власти. Есть ведь опыт стран, которые уже доказали, что их путь государственного и общественного раз­вития наиболее привлекателен. А по­пытались ли мы по‑настоящему его использовать? Увы, как сказал Виктор Степанович Черномырдин, что бы мы ни делали — опять КПСС получается.

 

 

Я был одним из учредителей обще­ственно‑политического блока «Вся Рос­сия», преобразованного потом в движе­ние, позднее создали блок «Отечество - Вся Россия». В 2001 году движения «Единство», «Отечество» и «Вся Рос­сия» объединились в «Единую Россию», и я стал сопредседателем Высшего совета партии вместе с Юрием Михайловичем Лужковым и Сергеем Кужугетовичем Шойгу. На объединительном съезде за­явил, что партия должна быть правоцен­тристской. Обосновал. Мне возразили: нереально, рано об этом говорить. Спра­шиваю: «Когда реально?» У нас левые, го­ворю, надолго, это наше наследие. Но раз общество меняется, придут в движение мощные силы с правым мышлением. Продвинутые, мыслящие люди. Если они мыслят не так, как нам бы хотелось, вовсе не значит, что они плохие. Однако мою позицию съезд не поддержал.

 

В российском парламенте первого созыва взяли верх коммунисты, а потом «Единая Россия» начала побеждать. Мы уже давно имеем в парламенте консти­туционное большинство, но боимся создания конкурирующей с нами партии. Да, любая партия стремится к победе. Но если мы хотим, чтобы «Единая Россия» усилилась, надо иметь рядом сильную партию. И не коммунистическую, эта идеология себя не оправдала, несмотря на самые светлые помыслы.

 

Вот почему я со временем отошёл от руководства «Единой Россией», это осознанный выбор. Я остаюсь при своём мнении. Мы опять ищем «особый путь», но всё равно придётся вернуться к право­центристской позиции. Жизнь заставит.

 

Как решалась судьба современных Болгара и Свияжска,

пророчество Тургута Озала

и зачем нам свои исламские богословы

 

- Писатель Равиль Бухараев в своих книгах о «модели Татарстана» утверждал, что одно из главных свойств вашего политического опыта — это «здравый смысл», основанный на необходимости татарского народа сохранять себя в ве­ках в непростых исторических обсто­ятельствах. А истоки его — в вашем детстве и юности. Насколько часто вы опирались в важных государственных ре­шениях на глубокие народные традиции?

 

- Народная мудрость, конечно, от­ражает и вековые мечты, и опыт многих поколений. Без учёта этого нельзя строить политику, надо вглядываться в прошлое ради будущего. Тогда и интуиция, без ко­торой не обойдёшься, не подведёт.

 

Но никакой здравый смысл не заменит команду, мы уже давно совместно и разра­батываем планы, и организуем их выпол­нение. Без единомышленников большое дело не сдвинешь с места.

 

- Сейчас вы занимаетесь памятни­ками истории в Болгаре и Свияжске. Все понимают: если бы не ваша фигура, таких масштабов изменений там бы не было. Звёзды, что ли, так встали: совпала пора, когда можно было собрать и вложить огромные деньги, и чтобы вы к этому вре­мени оставили пост президента. Вот те­перь, в кризисное время, ваши воля и опыт всё равно помогали бы находить деньги, но уже намного сложнее было бы…

 

- Звёзды не звёзды, но я осознанно шёл к тому, чем сейчас занимаюсь. Исто­рия всегда жила в душе. А нас учили в шко­ле: татаро‑монгольское иго — вот и вся история татар. Меня это не устраивало. То, что удалось сделать в Болгаре и Свияжске, надо ещё осознать. Удалось восстановить справедливость, снять злосчастный ярлык с истории моего народа.

 

Когда планы возрождения памятников стали обретать более‑менее конкрет­ные очертания, пришло время действий. На юбилее Евгения Максимовича Примако­ва я напомнил Владимиру Владимировичу Путину, что оставляю пост президента  Татарстана, и мы договорились встретиться. Он назначил встречу на восемнадцать часов под самый Новый 2010‑й год, когда я при­шёл, уже министры собирались в фойе для поздравлений. Я сказал, что хочу восстанавливать исторические памятники, прежде всего Болгар и Свияжск.

 

 

Пятнадцать‑двадцать миллионов федеральный бюджет и раньше давал, но этого не хватало даже на латание дыр в разрушавшихся памятниках. Мы заранее решили предложить пари­тетное финансирование: сколько выделят из федерального бюджета, столько же будет из республиканского бюджета. Говорю, каждый год хотя бы миллионов по пятьсот с каждой стороны. Да, немало, призадумался Владимир Владимирович. Решили по четыреста миллионов рублей. Кому поручить? Алексей Леонидович Кудрин, министр финансов и Александр Алексее­вич Авдеев, министр культуры были тогда в приёмной. Вот так ударили по рукам минут за двадцать. И до сегодняшнего дня всё идёт по договоренности.

 

И вот памятники нашей истории уже признаны всемирной универсальной ценностью, прошлое, благодаря исследо­ваниям, археологии возвращается к нам таким, каким оно было. Раньше ведь никто и слышать не хотел о том, что Болгар — место добровольного принятия ислама на нынешней территории России. А ведь это так. В Дербенте ислам был принят рань­ше, но там — путём завоевания. Здесь же произошло добровольно, жизнь сама диктовала: надо было развивать торговлю, через Каспий продвигаться дальше…

 

Теперь мы воссоздаём собор Казанской иконы Божьей матери с сохранившимся пещерным храмом, это большая редкость. Одновременно создаём Болгарскую ислам­скую академию.

 

 

Зачем нам нужна эта академия? Дело в том, что никто не ожидал, что ислам­ский фактор приобретёт такое значение на планете. Хотя один человек мне сказал однажды о том, что так может случиться. Это был президент Турции Тургут Озал. Мы встретились, когда только началась перестройка, я был в гостях у турецкого коллеги. Он тогда ещё поделился своим мнением: «Господин президент, исламский фактор может в будущем играть очень серьёзную роль в мировой политике».

 

У нас должны быть свои богословы, которые понимают, что значит жить в еди­ном обществе, на одной земле людям разных национальностей и конфессий. В России у православных система обра­зования не была потеряна, а у мусульман её не осталось. Хорошо, что сохранилось наследие, благодаря нашему университе­ту, живы традиции. Мы и здесь не должны останавливаться на полпути. Продолжим быть примером того, что в этом мире можно и нужно находить согласие.

 

- Да другого пути и нет.

 

- Действительно, нет. Но нам ведь не­гоже сложить руки и ждать: всё, мол, у нас хорошо, а если не всё ладно, само собой образуется… О будущем нельзя переста­вать заботиться.

 

Подвал на улице Волкова, ставший уютной квартиркой, Национальная галерея на месте «свинарников» и любимое место в Казани

 

- Вы уже давно казанец, при всём том, что не утеряли своих корней. Какие места в Казани вам особенно дороги, с чем это связано?

 

- Вот лишь сейчас пришло в голову, что семнадцатый год для меня — не только год столетия революции, исполняется пол­века, как я живу в Казани.

 

Первую квартиру здесь получил на Бо­лотникова, 24, улица Светлая сейчас, на выезде из Кировского района. Где «Пельменная», там панельные дома стоят. Потом дали квартиру на улице Гагарина, 14, потом — на Шмидта. Выезжали с семьёй на озеро Лебяжье, тогда дач сегодняшних не было и в помине. Жизнь улучшалась, и мы были довольны.

 

 

Первые десятилетия жизни моей жены Сакины Шакировны связаны с тихой ули­цей Волкова. Её родителей Шакирзяна и Гульсум Ахуновых, больших тружеников, в 1931 году объявили «кулаками», всё у них отобрали. Однажды ночью супруги из родной деревни Кун (теперь она в Пе­стречинском районе) тайком отправились пешком в Казань вместе с новорождён­ным сыном — боялись преследования. В тревожном пути едва не потеряли сына, помогли спасти его добрые люди. В городе им удалось поселиться в подвале дома на улице Волкова. Там были голые стены и пол. Спустя годы золотые руки главы се­мьи превратили подвал в уютную квартир­ку. Там и родилась Сакина и жила до нашей свадьбы.

 

А самое любимое место в Казани у меня - Кремль. Я всю жизнь работаю тут. И министром в старом корпусе, и руководителем правительства, Верхов­ного Совета и президентом республики. Вот судьба! А в том здании, где сейчас Государственный Совет и Кабинет Мини­стров, где‑то в общей сложности лет пять располагался мой кабинет, когда я возглавлял Верховный Совет. Проектировал здание, между прочим, Павел Алексеевич  Саначин, талантливый архитектор. Он мне нравился.

 

- И сын у него талантливый, тоже архитектор, Сергей Павлович Саначин.

 

- Я знаю…

 

Хорошо, что мы смогли «Хазинэ» в Кремле создать на месте неприглядных солдатских казарм. И мечеть Кул Шариф поставили, и Благовещенский собор от­реставрировали, кремлёвские стены, корпуса…

 

- Посетители Кремля, туристы и представить не могут, что тут было ещё не так давно.

 

- Я рад, что столько удалось сделать при жизни одного нашего поколения, когда мы вырвались из самых трудных лет. А сейчас сколько делается! Рустам Нургалиевич Минниханов, сегодняшний президент,— человек очень энергичный и современный, новое схватывает на лету и много трудится. Душа радуется, что это на нашей родной земле. Разве мог я когда‑то подумать, что доведётся участвовать в таких грандиозных делах?! Мечтал иметь гектаров двести‑триста своей земли, ку­пить трактора и обрабатывать землю с сы­новьями. Только о частной собственности тогда и сказать‑то было нельзя, в кулаки бы сразу записали.

 

 

- Наверное, можно вас назвать счастливым человеком. А есть что‑то, чего вам не хватает, как говорится, для полного счастья?

 

- Я всегда говорю: счастье — это со­стояние души. Моё состояние души меня устраивает. Даже больше скажу. Когда ра­ботал президентом, в моём кабинете таких шкафов с книгами не было. Каждое утро с чего начиналось? Сводки происшествий, неотложные вопросы, на которые надо было реагировать. И день за днём про­ходили в решении сложных повседневных проблем. Теперь времени больше на чте­ние, и появились книги, которые я не могу от себя отпустить. А взять в руки хорошую книгу — это действительно счастье.

 

           

Беседовал Юрий БАЛАШОВ

Источник: журнал «Казань»