Знакомство с Ясоном Бадридзе

Замечательный грузинский ученый, доктор биологических наук, профессор Ясон Константинович Бадридзе — человек уникальный. Более тридцати пяти лет жизни он посвятил изучению волков, и это был не «взгляд из лаборатории» — он, можно сказать, жил вместе с ними. Сам выращивал волчат, часто даже в собственном доме, воспитывал их и готовил к жизни в природе; оставался их другом даже после многих лет, проведенных ими на воле. Он смог стать своим для диких волков, подолгу скитаясь по лесу вместе с ними. В одиночку, с рюкзаком за плечами и буркой, которая заменяла ему и спальный мешок, и палатку, он сумел сделать больше, чем целые команды исследователей, вооруженные самой современной техникой. Благодаря его работам мы узнали о волках очень и очень многое, но что мы знаем о самом Бадридзе? Поистине, нет пророка в своем отечестве — ни в Грузии, ни в России; грузин до мозга костей, Ясон Константинович тем не менее человек двух культур, русской и грузинской. Всю жизнь он был связан с российскими научными школами и считает своими учителями профессоров биологического факультета МГУ Леонида Викторовича Крушинского и Николая Павловича Наумова, долгое время бывшего деканом биофака. Кстати, наша первая встреча с Ясоном Константиновичем состоялась в профессорской квартире в главном корпусе МГУ, где он останавливался у внука Н.П.Наумова, зоолога Николая Пояркова, своего близкого друга, к сожалению безвременно от нас ушедшего. Он открыл мне дверь с собачкой на руках, прелестным померанцевым шпицем по имени Авва. 

— А у меня всегда и были большие собаки. Но сейчас я часто переезжаю с места на место, и мне нужна компактная собака, чтобы всегда возить с собой. Не смотрите, что маленькая, — бывает, она со мной проходит и десять километров в день. Без собаки жить трудно.

Впоследствии я близко познакомилась с Аввой и удивлялась, насколько эта крошка сообразительна. Впрочем, у профессора Бадридзе свои секреты, в полевых исследованиях (не в волчьих стаях, конечно) его всегда сопровождали собаки, которых он сам воспитывал и обучал с щенячества. Случалось ему перевоспитывать и злобных собак, от которых все отказывались, и «доводить их до ума». А в тот день мы удобно устроились на кухне, за чаем, и продолжили разговор. 

Вообще-то говоря, в юности меня интересовала физиология. Изучая физиологические механизмы поведения — а работал я тогда на кошках, вживлял электроды в мозг, — я вдруг понял, что исследую механизмы неизвестно чего, потому что не знаю, что такое поведение. И я решил его изучать. Надо было выбрать объект. Естественно, первая мысль, которая приходит в голову, — это собаки. Но у собак рудиментарное поведение в связи с одомашниванием, поэтому пришлось обратиться к волкам. 

Нет, мои родители были далеки от биологии. Мой отец Константин Георгиевич — заслуженный деятель искусств Грузии. По образованию он был юристом, но никогда не работал по специальности: он основал студию сценического движения, руководил школой каскадеров. Мама моя Нателла Ясоновна была актрисой, но родители не хотели, чтобы я пошел по театральной стезе. Когда мне было четыре года, папа взял меня с собой в лес с ночевкой. Не было ни палаток, ни спальных мешков, и ночь мы провели в шалаше. Тогда я в первый раз услышал рев оленей и волчий вой. Отец много рассказывал мне про волков — в основном это были сказочки про волков - людоедов, люди в то время мало что знали о них!

Отец сыграл важнейшую роль в моей жизни. Например, он знал, как выживать в дикой природе, и научил этому меня. Особенно помогла мне его школа в критические моменты жизни. Я много занимался спортом — акробатикой и альпинизмом. Несколько раз в горах я срывался, но сумел справиться с ситуацией самостоятельно. Отец, конечно, переживал за меня, однако не запрещал мне заниматься этими, достаточно опасными увлечениями. Порой, поздно возвращаясь домой, я замечал его фигуру недалеко от остановки — он прятался в темноте и, увидев, что со мной все благополучно, старался побыстрее вернуться домой, как будто и не ходил меня встречать. 

Риск есть во всем, но при работе с дикими зверями он несравненно меньше, чем с прирученными. Дикие звери всегда держат дистанцию, и если ты соблюдаешь некоторые правила поведения, например не подходишь ближе, чем на то расстояние, которое они считают для себя безопасным, то тебе ничто не грозит. Другое дело — ручные волки. Они не боятся человека и, не задумываясь, в конфликтной ситуации пустят в ход зубы. К тому же, когда им исполняется два года, человеку надо все время поддерживать свой статус вожака. Не надо забывать, что волк — активный хищник. У него ни в коем случае нельзя отнимать добычу. Если такое произойдет — он на тебя набросится. Бывало, мне приходилось вступать в схватку с моими зверями. Был однажды такой случай: я хотел оттащить их добычу с деревенской тропы, так на меня набросился один из моих питомцев! Я умею отключать волка одним ударом — есть у них такая точка за ухом. В любом случае такие ситуации заканчиваются печально, даже если дело обходится без крови. Один из моих волков поймал щенка, а я его отобрал. Щенка я все равно не спас, а контакт между нами был безвозвратно нарушен; этого волка пришлось отдать в зоопарк, к моему величайшему сожалению. 

Это были для нас нелегкие времена. Я в то время был уже женат, у нас было двое детей, и мы жили в двухкомнатной квартире — вместе с волками. Потому что первые мои волки обитали у меня дома, только через несколько лет институт (Зоологический институт Грузинской академии наук. — О.А.) построил для них вольер на территории Тбилисского зоопарка.

Волчат я покупал у охотников и выращивал сам. Летом я вывозил их в поле, но все остальное время они жили в одной из комнат за закрытой дверью. Жена негодовала — этот неистребимый запах! Ведь волков в отличие от собак невозможно приучить к чистоплотности. А мои дети с удовольствием играли с волчатами, устраивали кучу малу... 

96 волчат

Если говорить точнее, 96. Меня интересовала проблема реинтродукции, возвращения выращенных в неволе животных в те места, в которых они обитали когда-то, но исчезли в результате деятельности человека. Для того чтобы это возвращение было успешным, нужно очень много условий, а успех таких попыток во всем мире пока составляет примерно сорок процентов. Например, хищники, выросшие за решеткой, не владеют приемами охоты на свою привычную добычу и, главное, не знают, какой она должна быть, эта добыча, выбирают то слишком крупную, для них опасную, то слишком мелкую, которой невозможно насытиться, то вообще охотятся на ядовитых змей и погибают. Еще хуже обстоит дело, если они приближаются к поселениям — ведь людей они не боятся — и охотятся на сельскохозяйственных животных и собак. Когда в начале семидесятых годов я начал этим заниматься, волков в Грузии было достаточно много, но я волка выбрал как модельный вид. Ведь особенно трудно возвращать в прежние места обитания крупных хищников, которых местные жители по традиции полагают «вредными». 

«Мои волки не нападали на домашний скот»

Электростимуляторы на ошейнике

Волки сохранили навык своих обученных потомков

Вот пример, повсюду принято считать, что волки нападают на домашний скот. И они действительно нападают, но есть статистика, которая говорит, что на самом деле они приносят  минимальный вред. В советские времена в Грузии было 6 миллионов голов домашнего скота, из них, по статистике, 4000 стали жертвой волков — то есть 0,01 процента! А сколько из этих «волчьих жертв» было съедено самими пастухами, посчитать невозможно. Мне нужно было добиться того, чтобы они избегали не только домашних животных, но и незнакомых людей — любых, кроме меня и моих помощников.

Реакцию избегания вырабатывали при помощи электростимулятора, закрепленного на ошейнике, и как только волк, увидевший человека, делал шаг в его сторону, то получал удар тока. Может, это немного негуманно, я в общем-то из-за этого переживал, но гораздо гуманнее, чем дать погибнуть своему воспитаннику из-за неведения и отсутствия страха перед человеком. Мне удалось добиться, чтобы звери при виде человека отбегали на расстояние большее, чем длина полета пули. Потом мы отрабатывали реакцию избегания домашних животных. Все это требовало времени и сил, ведь мы по очереди «отрабатывали» весь скот: овец, коз, лошадей, коров, свиней... Хорошо, мне местные жители с  удовольствием помогали. Им очень нравилось наблюдать, как волк со всех ног удирает от овцы!

А насчет собак я решил так: домашние собаки не пострадают, потому что волки к жилью  не подойдут, ну а с бродячими все равно надо было что-то делать. В том районе, который я выбрал для реинтродукции, в горах близ Мцхеты, место волков заняли бродячие собаки, их было более семисот, и они гораздо сильнее вредили местной фауне, чем в теории могли бы это сделать волки, которые никогда не уничтожают все подряд. Кстати, и мне однажды пришлось несколько часов просидеть на дереве, ожидая, пока стая диких псов, которые явно вознамерились меня съесть, уберется восвояси. Ну, мои волки расправились с одичавшими собаками за год, большую часть из них съели. Я горжусь тем, что ни один из моих двадцати двух волков, выпущенных на волю, не погиб от рук человека, ведь за ошейник, снятый с моего животного, я объявил двойную награду, но никто мне ни одного ошейника не принес. Более того, и потомки моих волков, даже в третьем поколении, не нападали на домашних животных, этому их научили родители. 

Воспитание волков в «не диких» условиях

Умственное развитие волков зависит от среды обитания

Волки – животные с  высочайшим интеллектом

Механизмы поведения врожденные, но, чтобы оно развивалось, необходимо, чтобы в определенное время было что запасать. Вообще, все задатки волчонка следует усиленно тренировать, чтобы из него получился настоящий волк. Это, кстати, больной вопрос для зверей, которые живут в неволе. В экспериментах Леонида Викторовича Крушинского по изучению рассудочной деятельности вдруг оказалось, что волки, которых априори все считали умнейшими животными, становились в тупик, если им давали решать задачи на экстраполяцию одну за другой. Почему? Потому, что волку для развития умственных способностей необходима естественная или близкая к естественной среда.

Волчата, выращенные в голом, пустом вольере, остаются в психическом отношении неполноценными; если же они воспитываются в вольере с различными препятствиями, валунами, стволами деревьев, которые надо перепрыгивать, огибать, за которыми можно прятаться, то, как выяснилось, они справляются со всеми задачами в любой последовательности и в любом темпе просто блестяще! Ведь во время охоты ситуация все время меняется, и им приходится каждый раз к ней приспосабливаться. Оказывается, большое значение для формирования рассудочной деятельности имеют игры, особенно игры догонялки, без которых не может возникнуть нормальное охотничье поведение. В семимесячном возрасте волчата уже  способны сопоставлять текущую задачу с прошлым опытом и строить логические связи между прошедшими событиями и данной конкретной задачей, но эту способность постоянно нужно развивать. Волки — это действительно животные с высоким интеллектом.  С высочайшим! Интеллигентнейшие звери. Я еще работал с представителями других крупных хищных, с тиграми и леопардами, но ни с кем мне не было так интересно — и так трудно, — как с волками. 

Да потому что они — не собаки. Скажем, собаку легко можно приучить давать лапу, а волка — нет. Размышляя, почему это так, я решил немного изменить условия обучения. Если волк  сидит в клетке, то он обучается всем нехитрым собачьим трюкам: сидеть, лежать, дать лапу — просто мгновенно! Но как только между нами нет препятствий и он видит лакомый кусочек, то он требует его немедленно, ждать не будет! Волки очень быстро соображают, и традиции у них формируются с одного раза. Например, если на охоте они удачно загонят оленя в удобные кусты, где он запутается, или на сыпучую тропу, или вниз по склону, то и в следующий раз они поступят так же. Есть традиции, которые они передают из поколения в поколение, например, в Боржомском заповеднике традиция загонять оленя по склону к обрыву существует со времен Николая II! 

Фарли Моуэт. «Не кричи: «Волки»

Язык волков

Да, несомненно. Память у волков просто замечательная. Они великолепно запоминают особенности местности с первого раза и прекрасно на ней ориентируются. Фарли Моуэт в своей книге «Не кричи: "Волки!" рассказывает эпизод, когда эскимос  Утек по особенностям волчьего воя не только узнает то, что матерый задерживается на охоте, но и определяет, сколько человек и в каком направлении проходит через территорию соседней волчьей стаи.

Я уверен, что это именно так, что волки посредством воя передают всю важную для них информацию. По этому вою можно узнать буквально все о стае. Кстати, мне довелось встречаться с Фарли Моуэтом, и он мне рассказал, что не все в его книге соответствует истине, кое-что он придумал, чтобы переломить отношение людей к волкам. Но про вой — чистая правда. Я знаю, что вы своих волчат учили общаться, — это был настоящий волчий вой? Нет, к сожалению. Я не в состоянии передать голосом различные нюансы волчьего воя, и мнеприходилось придумывать для них свой язык; я научил своих волков шести звукам-символам. 

Ну, сигналам «пища», «на север», «на юг» — для них на охоте очень важно направление движения. Я горжусь тем, что выпущенные на волю волки передавали придуманные мною сигналы по наследству — я слышал, как ими же пользовались их потомки. Впрочем, с ручными волками я общался и с помощью обычной человеческой речи – они прекрасно знали свои клички и многие другие слова. 

Конечно, связывали! Они прекрасно соображают, что к чему! Затем на волчьих тропах я раскладывал обрывки белой материи, пропитанной моим запахом, и они постепенно начали их метить. После этого на тряпочки клали кусочки мяса — еще одно положительное подкрепление. И через четыре — шесть

месяцев волки привыкали ко мне и переставали обращать на меня внимание. Я мог следовать за стаей и наблюдать за всеми ее действиями. 

Волки умеют произвольно менять секрецию желудка

«Мне разрешалось срезать кусочки мяса с остатков оленя после того, как все наелись»

Конечно, я не мог быть членом стаи — как бы я отстаивал свой статус? Я всегда соблюдал дистанцию, никогда не приближался к зверям ближе чем на пять метров. Вы ведь в охоте участвовали, и даже, насколько мне известно, волки делились с вами добычей? При охоте я скорее присутствовал, правда, иногда приходилось перекрывать путь отступления жертве. Действительно, дважды, когда я болел и не мог пойти с волками на охоту, волк-переярок приносил мне отрыжку — большой кусок свежего мяса, покрытого слизью, которую легко было смыть. Надо сказать, что доминирующие особи у волков носят мясо в зубах, а все остальные — в желудке.

 Кстати, волки умеют произвольно менять секрецию желудка, так что отрыжка — это мясо, практически не тронутое желудочным соком; такая способность есть и у некоторых других хищных млекопитающих, например у гиен. Бывало, мне разрешалось срезать кусочки мяса с остатков оленя, после того, как все наелись. Это было весьма кстати — свежее мясо гораздо вкуснее консервов, которые, надо сказать, мне страшно надоели. 

Я уходил за ручей, чтобы дым их не беспокоил. Впрочем, на огонь они, привыкнув ко мне, реагировали спокойно. Я курю и при них тоже курил, это был мой запах. А вот чего волки не выносят — это аромата кофе, так что мне пришлось перейти на чай. Сплю я мало, с этим проблем не было. Иногда я уходил в избушку егеря, чтобы отоспаться; порой я так скучал по людскому обществу, что разговаривал сам с собой. Но когда я возвращался в город, то приспособиться к жизни в цивилизации было очень трудно, на это уходил месяц. А к полевым условиям адаптация происходила мгновенно. 

Уже в детстве определяются роли волчат во взрослой жизни

Передача информации взглядом

Когда волчата играют друг с другом, в этой игре уже определяется, какие роли они во взрослом состоянии будут играть на охоте, например в какие места на теле жертвы они будут вцепляться. Более слабый зверь бросается на ту часть тела жертвы, атака которой требует меньше усилий, а более трусливый кидается туда, где менее опасно. Когда стая загоняет жертву, то наиболее резвые животные сопровождают загонщика — не обязательно самого быстрого, но самого умного волка, который знает, куда именно гнать потенциальную добычу. В засаде сидят самые сильные, но низкоранговые звери, обычно молодые. Иногда со мной происходили странные вещи, которые трудно, практически невозможно объяснить рационально.

Собираясь на охоту, волки соблюдают определенный ритуал. Они носятся, повизгивают, касаются друг друга. А потом матерый отходит метров на десять, возвращется и смотрит каждому волку в глаза — и каждый знает, что ему делать. Потом он и мне тоже смотрел в глаза — и я мгновенно, не думая, вскакивал и тоже знал, что мне нужно делать! Я не думал, я просто знал. Я уверен, что волки умеют передавать информацию взглядом. У каждого из них есть телепатические способности.

Сейчас об этом говорить и писать среди серьезных ученых как-то не принято, но ведь есть запротоколированные опыты Владимира Дурова, у которого была своя зоопсихологическая лаборатория и который мысленно отдавал приказы не только своим собакам, но даже львам. Об этих экспериментах можно прочитать в книге Б. Кажинского «Биологическая радиосвязь». 

Волки — это общественные животные, выживание каждого из них зависит от сплоченности группы. Каждый в семье должен выполнять свои функции. Например, у волков очень сильно выражено родительское поведение, кормить волчат молоком могут даже нерожавшие годовалые волчицы; даже самцы иногда, когда волчата к ним подходят, буквально «подставляют грудь» — то есть поднимает заднюю лапу, принимая характерную для кормящей самки позу. Чтобы прокормить и «поставить на ноги» волчат, необходимы слаженные усилия всех членов семьи. Поэтому волки всячески избегают конфликтов, которые могут разрушить группу, особо агрессивные звери из нее изгоняются. Кстати, состояние агрессии — это объективно для них очень неприятное состояние, такое же, как страх, и в норме уже в возрасте семи месяцев происходит ее ритуализация. Для установления иерархии и отстаивания своего статуса вполне достаточно клацанья зубами и грозного рычания. 

Исследователи нередко задавались вопросом, почему семейные группы часто состоят из большего числа зверей, чем это необходимо для успешной охоты. Оказывается, каждому волку нужно определенное число социальных контактов. Впрочем, это же можно сказать о любом общественном существе, в том числе и о человеке. Если в стае слишком много зверей, то наступает самоизоляция и растет число конфликтов. Группы, которые состоят из более чем шести — восьми взрослых зверей, обычно разделяются. В больших семьях выделяются подгруппы — звери объединяются и по весовым категориям, и по личному интересу друг к другу. Эти подгруппы, в которых существуют частые «дружеские» контакты, возникают обычно в щенячестве и остаются на протяжении всей их жизни. Разрыв социальных связей волки переживают гораздо тяжелее, чем собаки. Когда мне по какой-либо причине приходилось забирать волка из вольера, то оставшиеся долго его искали и постоянно выли. Я однажды смотрела научно-популярный фильм про волков, там был такой эпизод: самую низкоранговую волчицу в группе задрала пума, и оставшиеся в живых члены группы в течение шести недель после этого печального события не играли, а когда проходили мимо того места, где погибла их соплеменница, устраивали настоящий траурный ритуал, садились и выли. 

Нет, по счастью, у животных нет таких мыслей и представлений. Они ощущают нарушение гармонии, утрату. Волки сильно привязываются друг к другу. А отношения пары матерых между собой — это просто фантастика! Это постоянные ласки; когда они идут вдвоем по тропе — не охотятся, а просто идут, — волчица всегда немного впереди, волк чуть сзади, он

кладет ей голову на спину, прижимается к ней. Привязанности сохраняются у волков долго, иногда на всю жизнь. Знаете, со мной однажды был такой эпизод. Попав в ту местность, где девять лет назад я выпустил одну из групп, я встретил знакомый след — след моих волков! Я долго их искал, подзывал, и, наконец, они ко мне вышли. Это была матерая пара, им уже было по четырнадцать лет, зубы стерлись, видимо, на охоту они уже не ходили, а питались одними грызунами. Они меня узнали — и от радости начали носиться и играть друг с другом, как юные волчата. Причем ко мне близко они так и не подошли. Я провел с ними три дня, и это было счастье... А как они друг другу помогают и защищают! 

Встреча с медведем

Естественный отбор

Это произошло, когда я бродил по лесу с одной из диких стай, — а всего я наблюдал с близкого расстояния за жизнью шести таких семейств. Однажды я, притомившись, неосторожно присел на валун, за которым, как оказалось, лежал медведь; тот поднялся во весь свой немалый рост, и я инстинктивно вскрикнул. Волки медведей панически боятся, они убежали, но тем не менее тут же вернулись. Матерый и его волчица вцепились в медведя, им помогали два переярка, и медведь позорно бежал. Все-таки хорошо, что у животных существует альтруизм! Я считаю, что альтруизм &‐ это потребность. Альтруизм альтруизмом, но ведь волки периодически вступают в конфликт с соседями и изгоняют из группы «лишних» зверей...

Это их жизнь. Периодически, раз в четыре-пять лет, волки перед или сразу после рождения волчат выгоняют со своей территории нескольких зверей — это обычно старики или переярки. Эти неудачники некоторое время обитают в так называемых нейтральных зонах, расположенных между территориями соседних семейных групп. Есть еще буферные зоны, куда волки обычно не заходят, избегая конфликтов с соседями. В этих зонах, относительно безопасных, обычно скапливаются копытные, а так как дело происходит весной, голод изгнанникам некоторое время не грозит. Потом они либо внедряются в чужие семьи, либо ищут свободные территории, которых, увы, практически не осталось, так что они выходят к человеческому жилью. 

Мне от них пришлось отказаться, из-за этих радиоошейников я три дня просидел в кутузке! Я надел на своих волков самодельные ошейники, в них не было стабилизатора частоты. И надо же было такому случиться — в этом районе проводились учения, и военные зафиксировали неизвестные радиосигналы на той же частоте, что шли их секретные переговоры.

Меня тут же схватили как шпиона, заперли, и никто моих объяснений и слушать не хотел. Наконец на третий день приехал какой-то полковник и согласился: мол, зови своих волков. Я их позвал, они прибежали, и с них тут же сорвали ошейники. Больше я уже с ними не экспериментировал. 

Эволюционный подход

Было очень плохо. Процветало браконьерство, были практически выбиты все олени и косули, подорвана кормовая база хищников. Думаю, полностью исчезла полосатая гиена. В бедной стране с этим невозможно было бороться, а гранты природоохранных организаций, по моему мнению, ничего не дают: на них можно только проводить исследования и предлагать какие-то мероприятия, однако эти мероприятия как раз никто проводить в жизнь и не будет: и денег нет, и желания нет у чиновников. Да и наука в маленькой и небогатой стране постепенно вытесняется в «буферную зону».

 А ведь в науке, как и во всем, необходим эволюционный подход. Но по счастью, сейчас ситуация изменилась в лучшую сторону. Возрождаются научные институты, снова проводятся исследования. Мой ученик Зураб Гуриелидзе — теперь он доктор биологических наук и профессор — руководит Тбилисским зоопарком. Ему удалось возродить зоопарк, который теперь активно участвует в программе охраны и восстановления исчезающих видов. Так, совсем недавно в Вашлованском заповеднике при непосредственном участии Гуриелидзе снова появились джейраны, газели — раньше они были чуть ли не символами Грузии, но примерно сто лет назад практически полностью исчезли из-за деятельности человека. Десять джейранов были привезены из Турции и выпущены в просторные вольеры; они там и останутся до конца жизни, но мы надеемся, что их потомство приживется на воле. А несколько лет назад мне удалось отыскать в горах следы леопарда, а потом и увидеть его своими глазами! И вот что значит современная техника: глядя на него — он был на противоположном от меня склоне, — я тут же позвонил по сотовому в Москву своему другу и вел прямой репортаж из заповедника!